Усталость — как образ жизни.
Проводить в седле или на ногах почти что по двадцать часов, чувствовать каждую гудящую клеточку своего тела, забываться в коротких и беспокойных снах, проваливаясь в них, как в омут, рано подниматься и снова бросаться в путь. Спешить и чувствовать, как сквозь пальцы ускользает драгоценное время.
Перед самым рассветом ей приснился Киркволл.
Тот сгоревший, растворившийся в дыму пожаров день. Только, в отличии от того каким всё запомнила Мариан, во сне почему-то шел дождь.
Он лежал на брусчатке: руки судорожно зажимают рану, голова запрокинута, мутная вода лужи смешивается с кровью, казавшейся почти неестественно яркой в желтоватых отсветах пожаров, на фоне отраженного темно-бардового неба.
Капли затекали в распахнутые глаза, в приоткрытый рот, и, глядя на него, Хоук ощущала боль, стыд и жалость. Он лежал здесь, под дождем, точно потерянная ребёнком старая игрушка по её вине. Ему не повезло, что Мариан хватило сил и смелости сдержать обещание.
Все банально и просто, как молитва, как грех.
Защитница слышала, как кто-то совсем рядом поёт "Песнь Света". Куплет за куплетом заполнял собой весь мир, все улицы и дома, до тех пор, пока не осталось ничего другого, пока все не утонуло в нём.

"И тьма подступает всё ближе, и жарко дышит она ― шёпот в ночи, поступь обмана во снах",  — с самого утра в голове вертелись строки, которые она никогда не учила и не стремилась запомнить, но они всё равно отпечатались в памяти с тех далёких времён, когда Лиандра водила их в церковь.
Следуя за Лавеллан, стараясь ступать едва ли не след в след за ней, Мариан осторожно спустилась по крутому склону. Напряженно щурилась в плотную густую тьму, разрываемую зеленым светом, исходившим от чужой ладони.
— Могу их понять, — камень шуршит под сапогами и осыпается мелким крошевом. Защитница не заканчивает начатой фразы, умалчивая, что порой чувствует себя как-то так же: совершенно не понимает как оказалась во всём этом. Но, к своей чести, хотя бы не бросается на всё живое.
— Значит, на вежливое предложение вернуться откуда пришли, нам точно ответят отказом, — Хоук вздыхает и добавляет с улыбкой, — Хотя бы не скучно.
Сомнительный, конечно, плюс.
Но в отличии от всего остального, что с не меньшим трудом можно было приписать к скуке, в заброшенной штольне было спокойно и тихо. Никаких взглядов и необходимости разговоров, за этим ли она согласилась сюда спуститься вместе с Лавеллан? Из-за того ли, что Варрик просил присматривать за ней, хоть именно этой просьбы мог вовсе и не озвучивать?

— Ты уже привыкла... ко всему этому? — Хоук старается подбирать слова, чтобы вопрос не показался совсем бестактным или наполненным одним лишь дотошным любопытством. Ей правда было важно знать, хоть Мариан и не знала чем могла бы помочь.
Красноречивое чувство вины и стыда плотно угнездилось где-то в груди с той минуты, как они познакомились в Скайхолде. До той поры было проще и легче — жившая исключительно в письмах Варрика "Вестница Андрасте" не была для Хоук живой, как бы её не облекал в слова мастер Тетрас. Но их знакомство, пусть и не продолжительный разговор, необходимость увидеть её: маленькую, хрупкую, тонкую, почти что прозрачную, похожую на взъерошенного подростка, вогнало Мариан под сердце острую спицу.
Напомнило о собственном тщедушии и эгоизме. И том, чего она сделать так и не смогла, просто из-за того что позволила себе слишком многого не хотеть.
— Что все ждут от тебя решений, оглядываюсь на твои слова и поступки, постоянно чего-то ждут. Прости, если лезу не в своё дело.

Ей было ужасно стыдно перед ней, долийской девочкой, внешне вечным ребёнком с глазами печальными и мудрыми. Казалось, что если посмотреть сквозь Эллану на свет, то она действительно окажется прозрачной.
Стыдно перед Лавеллан, потому что Хоук понимала для кого изначально грели место Инквизитора. И продолжали беречь даже первое время после того, как среди прочих фигур появилась никем нежданная Вестница Андрасте. Видимо, это должно было стать для Мариан расплатой за ошибки, допущенные в Киркволле, персональным терновым венцом. Её, а не эльфийки, которую учили заниматься проблемами клана, решать бытовые конфликты, думать о том, каким путём вести аравели. Не эльфийки, которая видела свою судьбу в том, чтобы стать Первой.
А какой она, Хоук, видела свою собственную? Что, всё таки, было предначертано ей? Если, конечно, было.
Её никто и ни к чему не готовил, учиться приходилось на ходу, хватаясь за всё подряд, действуя по наитию.
До конфликта с кунари в Киркволле она не оглядывалась ни на кого — это было ни к чему, а Мариан беспокоилась лишь об основах своего собственного мира, да и то, получалось отвратно. А после... старалась как можно меньше думать о том, каким видит ставший привычным город, как его стены давят, что она видит множество людей, что от неё зависят.

— Это не совсем так, — кто знает как было бы, если бы нашли её? Или Героя Ферелдена? Согласился бы Амелл на роль инквизитора или нет? За него отвечать Хоук не могла, а свой ответ знала. В прочем... кого она обманывает? Не поэтому ли она сбежала? — Окажись это и не твоим местом, то тебя бы здесь не было. Может это тоже предначертано? Хотя утешение слабое.
Взяв в руки посох и удобнее перехватив его левой рукой, Хоук огляделась по сторонам. Коридор расширялся, раздавался все сильнее в ширь и высоту, пока не слился к прямым, выщербленным чужими и неизвестными волей и старанием, уходившим дальше под склон. Потолки подпирали толстые, потемневшие сваи. Старое дерево, не желая поддаваться времени, стало почти таким же крепким, как здешняя скалистая порода.

— Они верят в тебя, но это скорее пугает, да? — Хоук оставалось только догадываться какого это, быть вестницей пророчицы, которая для тебя холодна и безразлична так же сильно, как её каменные лики; стать знаменем чужой веры. В этом было столько же насмешки как и в том, чтобы назвать защитницей человека, который не способен уберечь своих родных и близких. Создатель, воистину, чувство юмора у тебя чёрное.
— Постарайся не принимать всё слишком близко к сердцу. Ты в любом случае кого-то разочаруешь, а кто-то скажет, что ты обманула все его надежды, предала, хоть в действительности ничего и не обещала. Совершила или ещё совершишь кучу ошибок, о которых долго будешь потом вспоминать, возможно жалеть.  Главное как можно скорее смирись, что всех спасти невозможно. Смирись и держись своих. Тех, кого можно было бы собраться в клан, — глядя себе под ноги, на четкие пляшущие от пламени тени, Мариан замедлила шаг, почти что остановилась, зацепившим взглядом за проржавевшее и забытое бог знает когда кайло, практически полностью скрытое от взгляда слоем пыли и каменной крошки, — Не самый лучший разговор я начала. Давай я лучше расскажу про Варрика и три самых дурацких желания, которые он проиграл в "Алмазный ромб", а? Про меня он ведь явно уже успел наплести массу всего.

"Хочется верить, что это так. Хочется верить", – последние слова Ланы сглаживали углы, но не были способны перекрыть всё то, что прозвучало до этого.
Ведь не было и не существовало никакого "вашего мира". Были страны и государства, игры Орлея, прямолинейный народ южных гор, темпераментная и горячая Антива, полная таинственной тишины и благородства Неварра, тенистый и зеленый Тевинтер. И политика в которой самым опасным может оказаться не кинжал и не яд, а случайное слово. И если это не было похоже ни на что из того, чем была жизнь Лавеллан до этого, это все равно не делило мир на части. Он многогранный, но единый. И именно самой сути его угрожала опасность, ведь вне зависимости от того кто и во что верит, как и где живет, раненое небо над всеми ними – одно. И в стремлении вернуть всё на свои места и спасти положение не может быть тех, кто могли бы остаться без дела, чья помощь могла стать лишней.
Только Мариан знала как это трудно – быть человеком, от которого все ожидают окончательных решений.
Могла себе представить, во что пытаются облечь эльфийку, незнакомую до того со всеми тонкостями и особенностями жизни людей. Но в одном Хоук была уверена – Эллана ошибается на счёт того, как и какой её видят окружающие. Бесспорно, для многих она не более, чем символ их веры, живой и способный кровоточить. Но не обладавшая безупречной верой в Создателя Мариан видела другое. И явно были те, кто смотрели так же, как и она – проще и вместе с тем глубже.
Но говорить об этом было сложно. И от того возможность перехода на байки Варрика, которым не было числа, оказалась благодатной почвой.

С тревогой бросив быстрый взгляд на затрещавший и загоревшийся зеленым светом Якорь, неровной змейкой прочертивший узкую ладонь, Защитница почти что спросила очевидное и напрашивающееся: "Не больно?", но смогла промолчать.
Сколько их уже было – таких вопросов, чтобы кидать ещё один, подобно камню? И что она может сделать, если услышит в ответ простое и незамысловатое: "Да"?

Подступив к краю, примериваясь к высоте уступа, Мариан присела подсвечивая теперь и собственным посохом скалистый шершавый бок. Было не высоко, могло быть хуже, но от этого спуск не мог быть гарантированно приятным или простым. Как и обратный подъем.
И словно сглазила.
Со вскриком эльфийка заскользила стремительно вниз. Крикнув совершенно беспомощно её имя, Мариан метнулась по краю уступа, но прыгать следом не решилась, вместо этого опустившись на колени и вглядываясь с тревогой на распластавшуюся в красной пыли  долийку:
– Не двигайся, я сейчас, – спустив вперед себя посох, разрезавший презрительным металлическим звучанием о камни воздух, Хоук обернулась к невысокому обрыву спиной, ухватилась руками за его край, чувствуя под пальцами левой руки холодный камень и как железные когти перчатки стремятся процарапать прочный гранит. Медленно отступила назад, осторожно опуская сперва одну ногу, а затем другую. Нашла под ступню опору из камня, взглянула вниз и, разжав руки, спрыгнула. Тяжело, но без последствия опустившись на ноги.
И тут же склонилась над эльфийкой, засыпав её градом вопросов:
– Что болит? Сильно ушиблась? Ничего не сломала? – ничего не понимавшая в целительной магии, Хоук даже представить себе не могла как им тогда выбирать обратно.
Но все прочие слова остались невысказанными, стоило им услышать тонкий и протяжный визг, похожий на скрежет металла. От звучания его по спине протянуло холодом, Мариан медленно потянулась за посохом, вглядываясь в сгустившуюся вокруг темноту, но демоны если и были где-то рядом, то не прямо перед ними. И это было хорошей новостью.
– Встать сможешь?

– А ещё пещеры. Пещеры и Глубинные Тропы Варрик ненавидит больше всего на свете, – и несмотря на усмешку, закравшуюся в её слова, Хоук была с ним даже немного согласна. Хотя шахта, да ещё заброшенная, да ещё и с демонами тянула на неплохое маленькое приключение, отдалённо похожее на те, что случались в «старые и добрые времена».
Мариан никогда не скучала по самому Киркволлу, но порой её пробирала тоска по времени, проведённому там и по компании, которая её окружала. Ощущению, что ты не обязан один и сам: все можно вместе. И лучше – вместе.

С прищуром вглядываясь в темноту, там, за границей робкого света, наполненную движением и плотными тенями Хоук ждала беду. Она их не сразу увидела, но ещё раньше почувствовала приближение – холодящее кожу дуновение, пробежавший по телу озноб.
Кошмар наяву.

– Отлично, – наблюдая за тем, как твари отпрянули от линии огня, пронзая воздух нечеловечьи острым и тонким визгом, смешанным с шепчущим шелестящим зовом, Хоук поймала взгляд Элланы и улыбнулась ей в ответ после чего, подмигнув, кивнула в сторону огненной стены. Мол, смотри.
Протянутая вперед ладонь и движенья пальцами такое, словно Хоук в руках перебирает игральные кости. Пространство на выдохе издало тихий стон, вдоль пола пробежала различимая для взгляда рябь, словно ветер коснулся водной глади, тонкими линиями завернувшимися рядом с ними в спираль.
Оборот, ещё один – мелкое крошево из насыпи камней дрогнуло под разворачивавшийся невидимым смерчем, сдвинулось в их сторону под притяжением, но дальше осталось нетронутым в отличии от ужасов, попавших с широкого нахлеста в водоворот. Один из них издал протяжный хриплый вскрик, но всех их неумолимо потянуло в сторону огненной стены.
Сжавшиеся, цеплявшиеся лапами за уступы стен и неровности пола, они беспомощно поджимали лапы к беззащитным животам, не защищенным хитином. И, встречаясь с огнём, горестно стонали, извивались и усыхали.

Лишь один вырвался дальше, преодолев пламя, злобно зашипев рванул в сторону нежданных гостей. Замах Хоук был коротким, взмах посохом быстрым, а удар точным.  Невидимый кулак ударил тварь в грудь, отбрасывая обратно.
– Как много бывает рядом с разрывом демонов?

[STA]«Как ни странно, пауки»[/STA]

– Если будет время, может покажу больше.
Потому что не жалко, потому что видно по чужим глазам, как это кому-то (что совершенно непривычно) может быть интересно и есть шанс и самой научиться чему-то до того не известному.
И, кто знает, может тогда получится, совершенно не стесняясь за свою беспардонность, расспросить про Якорь и то, какие возможности он даёт. Как Лавеллан чувствует разрывы в Завесе? Насколько это ощущение для неё физическое?
Только другой маг поймёт, как это здорово, когда можно не прятаться, свободно постигать, делиться. Точнее, другой такой же отступник, как ты сам.
Пусть с Элланой они и выросли в совершенно разных мирах.
Хоук многому училась сама и буквально на ходу, теория уступала место практике и бесконечному числу из проб и ошибок. И была уверена, что ей во многом просто слишком везло. Везение и, возможно, какая-то кроха таланта определяли всё её мастерство.

– Жаль, – тихо отзывается Мариан на пояснения Элланы, объяснявшей происходящее.
Соглашаясь спускаться сюда Хоук думать не думала о том, по какой причине здесь могут оказаться демоны и призраки – по своей ли воле или случайности. Она, как и в большинство своих дней, была сразу нацелена на результат помочь сделать так, как было до появления разрыва, совершенно забывая, что само понимание происходящего может всё облегчить. Хотя едва ли, конечно, голодного демона остановит её сочувствие, но каково им, вытянутым из привычного мира безжалостной силой, среди холодным каменных стен?
Внизу, куда был сброшен сгусток огня и жара, эхом множится чужой истошный вопль боли и отчаяния.
– Жаль их, – повторяет она, придавая сказанному до этого единственному слову завершенности и определённости. Пожимает плечами и добавляет, уверенная, что иначе быть просто не может, – давай поможем им и закроем эту дверь, пока сквозняком ещё кого сюда не надуло.

Поторопившись, Хоук спустилась следом в пещеру. Свет лопнувшей Завесы дрожал на стенах, переливался как зеленое стекло, болотные отблески его плясали по неровному своду как отсветы от воды. Под ногами скрипел обожженный огнём песчаник.
Мариан прищурилась, вглядываясь в дрожащий, пульсирующий неровным тактом, росчерк разрыва, и коротко ответила на вопрос, который Эллана могла и не задавать.
– Всегда, – простым согласием, готовностью бросить вызов не только тем, кто могли спрятаться в дальних закоулках пещеры, но и прийти с той стороны.

Метка на руке эльфийки вспыхнула ярче, разодрав воздух электрическим сухим треском. Хоук перехватила удобнее посох и замерла чуть в стороне и позади, обращаясь в чутье, позволяя себе понимать, ощущать и чувствовать то, как в воздухе пахнет пеплом, тленом и Тенью, если только запах последней можно представить.
Тень сочится между пальцев её руки, впитывается в кожу и искристыми разрядами пробегает по венам, такая колючая, изменчивая и непостоянная.
Зелень, извиваясь нитями, потянулась от ладони Инквизитора ввысь, к тонкому шраму в Завесе. Всё вокруг словно бы покачнулось, словно само мироздание решило перевернуться. Болотная зелень вспыхнула ярко, до безжизненного выбеленная. Воздух показался холодным, на выдохе – теплое облачко пара, и свист такой, словно была готова начаться метель.
На вспышку света справа от них Хоук отреагировала быстро, практически мгновенно. Хлопок!
Резко разворачиваясь в ту сторону всем корпусом, Защитница вскинула посох.  Зеленый, похожий на ядовитое облако, не сформированный до конца призрачный образ не-человека растворился тут же, разорвавшись на клочья тумана, столкнувшись с тяжелым, словно удар молота, потоком силы сформированным в «кулак». Мариан показалось, что Тень отозвалась в ответ глухим рокотом грома.

Протяжный вопль разрезал воздух, вспорол слух, въелся в сознание словно кислота. В нём, воющем и надрывном, Мариан слышала и различала голоса.
И звучали они непрерывно.
Голоса, кричащие от агонии, захлебывающие страхом, болью и смертью, по одному или все сразу.
Голоса, которые кричали где-то внутри этого вопля, стона отчаяния, что хочется оглохнуть, чтобы уже никогда ничего подобного не слышать. 
Хоук скривилась.
– Вот дерьмо.
Отчаяние, скрючившееся у самой земли, со спины было похоже на нищенку в старом, замызганном и потерявшем всякий цвет рубище. Тварь взмыла в воздух, не прерывая своего воя; землю там, где она стояла, сковала ледяная корка.  Не лицо – сплошная костяная пасть, раскрылась, словно дикий и диковинный цветок и воздух колючими иголками вонзился в легкие.
Рыжие космы огня взметнулись над черным песчаником, завертелись пламенным смерчем, раскрывая свои объятия. Хлопок! Зелеными и красными волнами свет разлился по пещере, яркими вспышками слившись в пульсацию.