Ветер благоволил «Ноктюрн».
Шквал раздувал паруса, уводя фрегат, ведомый ссутулившимся за штурвалом капитаном, все дальше и дальше от Иствотча; вахтовые, шлепая босыми ногами по палубе, крепили такелаж и лениво вязали узлы.
Ориана, всматриваясь в серую, скупую на лазурь даль, ждала сигнала.
Это был многообещающий набег: наводка, данная главарем иствотчских контрабандистов за хорошую сумму золотых, отстегнутых из капитанского кошеля, могла с лихвой покрыть всякие расходы. Склочные марчане, сведущие в делах торговых, везли, если верить слухам, богатые дары антиванским принцам – «скрепить союз», так у них говорят. Ориане эти безделушки были что мабари – пятая нога; больше ее интересовали магические артефакты формари, до кучи брошенные в подарочные сундуки.
Словно прочитав ее мысли, зачарованный рубин на пальце подмигнул капитану солнечным бликом. Ориана приняла это за хороший знак.
– Вижу цель! – из ступора капитана вывел долгожданный сигнал, раздавшийся из вороньего гнезда. Ориана, облизав обветренные губы, выпрямилась за штурвалом: предвкушение доброй схватки и богатой добычи встряхнули ее так же верно, как шторм, основательно потрепавший ее фрегат в, помнится, прошлом месяце.
Искомый корабль был прямо по курсу – и отчаянно пытался оторваться.
– Поднимай команду! Разворачивай паруса! Ходу, ходу! – заорала Ориана старпому, облюбовавшему гик бизань-мачты, но и без приказов помощника пираты, поднятые на ноги голосом капитана, засновали по палубе; остальные, вооруженные до зубов, яростно повысыпали из кубрика неудержимым морем крыс; страшно заскрипел такелаж, вздулись, как брюхатая шлюха, паруса.
«Занятная уловка, – подумалось Ориане, когда цель была еще не так близка, чтобы различить матросов, в панике снующих по палубе. – Никакого конвоя для груженого ценностями судна? Вот ведь чудные марчане.»
Команда уже готовила крюки; вверив штурвал старпому, Ориана проворно спустилась на палубу, схватилась за крепкую снасть и взлетела на фальшборт как раз в тот момент, когда с чудовищной мощью схлестнулись два борта: лезвия «Ноктюрн» пробили обшивку судна, как острая игла – чернильный мешок осьминога.
– На абордаж!
Призыв поддержало дружное многоголосье луженых глоток; разношерстные пираты с перекошенными от злобы лицами, как змеи в тесной плетеной корзинке ривейнского заклинателя, хлынули за борт, ведомые кличем капитана. Ориана, быстрым движением выхватив посох из кожаных креплений на спине, примерилась острым глазом к расстоянию от борта до борта и, разогнавшись, на бегу перемахнула разделяющую корабли морскую пропасть мощным магическим рывком: ее силуэт, размывшись, словно молния, материализовался только на вражеской палубе.
Эта эффектная выходка капитана привела пиратов в исступление: обнажив мечи, они застремились в бой с утроенной силой.
Ориана хмыкнула, перебросив свое оружие в другую руку: ощущение тяжести посоха и магии, разогнавшей кровь по венам благодатным огнем, открыло в ней второе дыхание. Полыхнувшим ненавистью взглядом она встретила первого нападающего, – косоного матроса в подвернутых, как у салаги, грязных штанах – замахнулась заостренным концом посоха и страшным движением косаря рассекла его грудь, как кусок дряхлой парусины.
Матрос пал ниц; капитан, перепрыгнув через него, влилась в мясорубку, развернувшуюся на палубе.
– Живее, красавцы, живее! – рыча сквозь зубы, неистовствовала Ориана, распаляя своих людей личным примером; вооруженный гарпуном матрос, побежавший на капитана с явным намерением заткнуть ее самым действенным способом, а именно – рассечь разоравшуюся глотку – с размаху напоролся на ловко выставленный Орианой посох.
Палуба захваченного судна залилась кровью – и страшная магия капитана, до того дремавшая свернувшейся в кольца змеей, встряхнулась и проснулась, взывая к себе.
Ориана брезгливым движением сбросила труп с посоха, расхохоталась, желая хоть как-то высвободить магическое напряжение, и, резво вычертив в воздухе сигил заклинания, артистично взмахнула рукой.
Бравый матрос, теснивший ее людей у борта, крепко схватил шальной удар молнией, пришедшийся ему в плечо; ужалив и повалив содрогнувшееся тело на залитую кровью палубу, статический удар перекинулся на следующего – все равно, что щупальца морской твари, настигающие добычу.
И вот тогда Ориана, сквозь кровавую пелену, застилающую глаза, почуяла неладное. Слишком бедно и просто для почетных конвоиров были одеты обороняющиеся: ни расшитых золотым галуном мундиров, ни нарядных легких доспехов. Ее пираты и те выглядели внушительнее в своих мешковатых штанах да крепких куртках на голое тело.
Но так уж повелось, что капитан не дает команды отступать, даже если ошибка очевидна; моргнув и встряхнувшись, Ориана привычно осклабилась, с посохом наперевес встречая следующего удальца.
– Ай, набегай, храбрец – морской демон заждался!
Сопротивление, к своей великой неудаче, споро шло на убыль.

Ориана вдыхала напитанное кровью и солью марево так жадно, как может только пират, привычный к тяжелому морскому зловонию и для которого всякий бой – глоток свежего воздуха. Она резала подставляющуюся ей плоть – когда добровольно, когда силой; черпала, примешивая к своей энергии, чужую кровь и накладывала заклинания одно за другим: молнии, как раздвоенные плети погонщика рабов, хлестали кого ни попадя – Ориане даже показалось, что сгоряча она задела одну из своих крыс.
Судно, скрипя и скрежеща, как раненное глубинное чудовище, опасно накренилось; капитан, руками цепляясь за крепкие снасти, взобралась выше по палубе – подальше от загребущих морских лап. Она уже перехватила посох на манер весла, чтобы удержать равновесие и не навернуться, будто упившийся грога пират, на дощатый пол, как вдруг в нее крепко вцепились другие лапы – не морские, а вполне себе человеческие.
Удар был не болезненным, а, скорее, неприятным: Ориана хорошенько приложилась затылком о липкую палубу и вымазала лицо в чужой крови, прежде чем, выставив посох вперед, попыталась отпихнуть от себя нападающего. Одной рукой капитан все еще держала, как последний рубеж обороны, посох; другой старательно пыталась выцарапать мужчине глаза. Обошлось без продавленных глазниц с обеих сторон: хребет противника встретился с нарядным ограждением борта как раз в тот момент, когда к Ориане подоспел на помощь старпом – тот прибавил сверху еще и тупым ударом весла. Символично.
– Чтоб тебя чайки поимели, кто бы ты ни был, – сбросив мужские руки и не без помощи посоха поднявшись на ноги, взрыкнула Ориана и оглядела себя с головы до пят: подвязанная кушаком туника и бриджи – все было заляпано кровью. – Хорошая была туника. А какое шитье, зараза…
Старпом, балансируя на палубе, хлебнувшей очередной порции воды, посмотрел на нее каким-то диким недоумевающим взглядом. Ориана провела ладонью по лицу («и лицо, сука, в крови»), развернула носком сапога приложившееся о фальшборт тело и поморщилась – еще живой.
– Это не то судно, Аркадио, – бросила она невпопад, зачарованно рассматривая кровавое пятно, расползающееся по воде чернильной кляксой. Смуглый старпом, успешно отбив веслом набегающего юнгу и четким ударом отправив того прямиком в море, моргнул и почесал в затылке.
– Как это «не то»?
– А вот не то, – повторила она медленно, по слогам, будто говорила с тяжелым на слух стариком. – Посмотри на этих оборванцев. Избиение младенцев, аж стыд берет.
И ведь действительно: обороняющийся капитан, до того выстоявший одну за другой волны набегающих, как крысиная стая, пиратов, сейчас лежал распростертым на палубе. Кто-то из ее команды – Бьерн, кажется – забавы ради потыкивал в вывалившееся из капитана рагу пестрых внутренностей ножичком.
– Что сказать команде? – тронутый этим зрелищем, запоздало подал голос старпом.
Ориана, взглядом встречаясь с последними очагами тщетного сопротивления, загоравшиеся и потухающие то на корме, то на вздыбившейся ввысь части палубы, равнодушно пожала плечами.
– Что сказать, что сказать… Да ничего. Сначала разведаем, что везли эти жертвы удачи, – Ориана стряхнула капли крови с легких кожаных наплечников и заорала уже во весь голос. – Мальчики, сворачивай! Концы не обрывать! Пленников – на борт, трюм – разгрузить!
Экипаж ответил нестройным: «Есть, капитан!». Пнув напоследок носком сапога мужчину, бренное туловище которого уже наполовину опустилось в воду – уж эту рожу она высекла в памяти – Ориана магическим рывком, больше похожим на вспышку молнии, переместилась подальше от жадных морских вод, грозящих раньше времени утянуть за собой корабль – магический трюк, вот уже который год не укладывавшийся в голове старпома, как нечто обыденное. Особенно – в исполнении капитана.

В то время как трюм и каюты выворачивали наизнанку, бессознательных пленников, которым посчастливилось (тут уж как посмотреть) выжить после разбойничьего нападения, волокли по перекинутым между кораблями трапам и штабелями укладывали на палубе «Ноктюрн», предварительно повязав их веревками к грот-матче родимой. Марчанское судно удалось удержать на плаву, когда большая часть пиратов вернулась на «Ноктюрн» зализывать раны; вода, забрав в море отсеченные конечности, однако не вымыла кровь из взбухших досок.
Ориана, примостившись на бочке и засучив рукава, полировала куском мешковины древко окровавленного посоха; та часть команды, которая не была занята разгрузкой захваченного корабля, кругом обступила грот-мачту, не смея, однако, ни приблизиться, ни потревожить пленников без знака капитана. Матросы знали: у тех, кого захватили во время абордажа или кто сдался мирно, понадеявшись на милосердие, два варианта: либо в трюм, а оттуда – прямиком на невольничий рынок, либо, опять же, в трюм, но вот только насмерть. Слабых, больных или тяжело раненных – одним словом, тех, кому грош цена, как потенциальному рабу (а в расценках на людскую силу Ориана кое-что смыслила, даром что холеная тевинтерка) – капитан прятала в бочках и пускала в расход на свои заклинания.
– Ладно, – убедившись, что лезвия посоха сияют, как звонкий золотой, Ориана спрятала смертоносную сталь оружия в крепления за спиной и соскочила с бочки. – Несите воду – поглядим, как срут со страха марчанские галки.
Команда встретила призыв дружным хохотом; из толпы подоспели двое с бадьями, наполненными соленой водой. По сигналу Орианы пленников окатили выстудившейся жижей; команда засвистела, а капитан, заслоняя солнце и глядя на пленных сверху вниз, ухмыльнулась первым пробудившимся, уперев руки в бока.
– Ну, здорово, морячки! Вы, я погляжу, тут самые живучие – и, стало быть, самые сообразительные, – Ориана улыбнулась, мигом сглотнув грубый говор и по-кошачьи прищурившись – словно не она часом ранее резала плоть и метала молнии; красные кровавые мазки на щеке и лихой огонек в глазах, впрочем, придавали ей вид совершенно дикий.
Вытянув из-под плотно обхватывающего талию кушака знакомый кинжал – тонкой марчанской работы, о посеребренной рукояти с россыпью драгоценных камней, что, если поднапрячь извилины, торчал из брюха члена пиратской команды – Ориана плавным, неуловимым взгляду движением подбросила клинок, позволив озорному лезвию сверкнуть на солнце – и, немного погодя, с чувством провела острием по своей ладони.
– Вот скажите-ка, раз такие сообразительные, – капитан подмигнула, дразнясь красивым клинком, напившимся ее крови, – чья это безделушка?
Она будто обращалась к каждому пленнику по отдельности – и ко всем одновременно; это голос магии крови, пока только мягкий и ненавязчивый, пытался пролезть, прощупать мысли и выудить нужный ответ.

– Тейрна Оствика? Это где бегают наперегонки с намасленным сыром? – команда, весело галдя, подтвердила догадку капитана. – Ба, какой гость… – нашептывая в мелодичном, гипнотизирующем ритме, Ориана присвистнула, глядя куда-то сквозь пленников. – Оствик, Оствик… Сынок лорда Тревельяна, стало быть?
Жар из окровавленной ладони постепенно уходил, оставляя после себя холодное оцепенение – верный знак того, что для поддержания заклинания требуется больше сил. Заключив для себя, что услышанного пока достаточно, Ориана резко отвела взгляд от связанных, как киты в сетях, матросов и сжала ладонь. Связь с чужими умами, отдававшаяся в ее голове многоголосьем неразборчивых шепотков, тут же оборвалась.
Цепкий взгляд капитана, под пагубным влиянием крови чем-то неуловимо напоминавший прищур хищного зверя, выследившего дичь, остановился на сломленном моряке; после, испепелив и, казалось, вывернув того наизнанку, перескочил на извивающегося в путах дворянина – да так и застыл на нем.
– О, удалец, я польщена, – подбросив клинок в руке ловким движением фокусника – или палача, тут уж с какой стороны подмостков наблюдать – Ориана подмигнула. – Но чулочки для моих ног обойдутся тебе немного дороже. Как насчет твоей кожи? – выдержав эффектную паузу и позволив команде прогоготаться, капитан, посмеиваясь, покачала головой и, прижав лезвие плашмя к своему бедру, медленно провела им вниз, словно прочертила невидимую линию чулок. – У марчан она такая тонкая и крепкая, в самый раз для чулок!
Команда, тем временем, теряла терпение: пираты рассчитывали на церемонное кровопролитие, ибо на корабле, известное дело, развлечений мало – не считая бега в мешках и езде верхом на пленниках, разумеется. Те, кто успел вооружиться вражескими трофеями, гремели саблями и изъявляли свое недовольство шумно и дерзко:
– Капитан, протащить их под килем!
– Выгулять по доске!
– В бочку!
– Пустить кровь! Пустить кровь! – а вот это определенно выбивалось из ряда общепринятых пиратских пыток, но, тем не менее, повторялось с завидной частотой. В конце концов, после одной с лишним недель плавания, когда вокруг только вода, заливающая горизонт, и повседневная моряцкая рутина, что даже самого стойкого пирата заставляет перешибать доски со смертной скуки, магию крови и магию вообще начинаешь воспринимать как ниспосланное Создателем развлечение. А еще при таком раскладе «дань» не придется отдавать самим – если уж пленники есть, то сначала на кровавый бульон пойдут они.
Терпеливая Ориана слушала, не торопясь унимать стихию, грозившую разорвать пленников без ее на то дозволения; внимая капитанскому чутью, что словно тонко настроенный секстант измерял пыл команды, она дожидалась какого неуловимого сигнала – и, наконец, дождалась. По-разбойничьи перехватив клинок, капитан, сделав резкий выпад, всадила лезвие бородатому матросу, что сидел рядом с лорденком, прямо в глаз.
Команда затихла, как море, убаюканное внезапным штилем.
– Итак… – покряхтев и пригнувшись, Ориана не без труда выдернула клинок, засевший в глазнице аж по самую рукоять. А еще ей хотелось убедиться, что кровь непременно брызнет на языкастого марчанина. – Добро пожаловать на «Ноктюрн»!
Пираты взорвались тем приступом хохота, какой встречаешь, разве что, где-нибудь в кабачке, когда твой товарищ, напившись рома и унюхавшись галлюциногенных трав из северного Ривейна, вприсядку отплясывает на столе. Экипаж был удовлетворен и вернулся к разгрузке марчанского судна с былым энтузиазмом.
Шаркнув подошвой сапога, Ориана таким же медленным движением обтерла клинок о штанину и, свистнув старпома, передала трофей ему:
– Прибереги-ка это. Уверена, тэйрн будет рад получить весточку от сына, – и, подмигнув, добавила чуть тише, пользуясь всеобщим замешательством. – Не говоря уже о том, что эта весточка влетит ему в монету.
Теперь, когда пиратская братия рассосалась, взявшись каждый за свое дело, Ориана, в компании все того же старпома, склонилась над пленником - подбитым и окровавленным, как сочный кусок говядины на обжарку.
– Будем с тобой предельно честны, лорд Тревельян, – Ориана по-птичьи склонила голову вбок; из ее речи как-то незаметно пропали и крикливая пиратская похабщина, и мужицкая резкость. – Полагаю, ты уже догадался, что мы берем тебя в плен – и что потребуем за твое «благополучное» возвращение домой солидный выкуп. Значит, – капитан весело щелкнула окровавленными пальцами, – мы тебя не убьем, ибо пленников принято отдавать родным живыми. Но попробуй что-нибудь учудить и, без шуток, я позаимствую немножко твоей дивной кожи на чулки.
Раздававшиеся где-то на заднем фоне истошные вопли одного из пленников, которого команда старательно пыталась запихать в бочку ради экономии места в трюме, придавали беседе, как казалось привычной к жестокости Ориане, легкий флер непринужденности.
– Ведь «живой» не значит «целый».

– Для меня ты пленник, удалец, – источая любезность змеи, обившейся вокруг шеи, ухмыльнулась Ориана; она была скупа на слова и, даже чувствуя расположение к нахальной храбрости человека, забрызганного, при том, чужой кровью, не сказала ничего больше. После, сделав знак вахтовым проверить путы узника, сама выпрямилась и потянулась, смачно хрустнув позвонками. – Ну, не корчись ты так: в сухих и темных местах наш кок хранит солонину, а для пленных у нас есть отдельная каюта. Тебе понравится.
При этих словах старпом, до того держащий в руке дорогой клинок, предназначенный для отправки уважаемому Тревельяну-старшему из ближайшего порта, рассмеялся свистящим, сдавленным смехом.
Связь между двумя суднами, налаженная пиратами, выносящими добычу, крепла, скованная всеобщей суматохой; повязанные веревками тюки из мешковины попадали на «Ноктюрн», а оттуда – в трюмы нижней палубы под чутким руководством боцмана. Учитывая, что под чуткостью последний понимал грязную брань, дело шло на редкость споро.
Говорливого, как эталонный пиратский попугай с Лломерина, марчанина рассеянная Ориана слушала вполуха: опыт научил ее говорить с пленниками меньше положенных угроз и прописанных тумаков. Впрочем, не сказать, что к небрежному вранью Максвелла, брошенному наудачу, как бросают подвернувшийся камешек, даже не глядя, куда он упадет, капитан осталась глуха: остроумие среди пленных – явление всегда приятное. Пираты, поднимающие того на ноги, хохотнули, когда голова мертвого матроса опустилась было Максвеллу на плечо; за ними хмыкнул и старпом, но у последнего при этом нахмурился лоб.
– Куда? Обыщите его для начала, – сухо скомандовал первый помощник и пираты, ворча, принялись за дело.
Капитан, не вмешиваясь в стандартные процедуры, молча наблюдала, как упирающиеся конечности оставшихся пленников спрессовывают усыпанные шрамами пиратские руки и засовывают после в пустые бочки из-под солонины. Громко выражавших свой испуг и неудовольствие матросов били аккурат по затылку, чтобы бессознательное тело было легче сложить и запаковать; в этот момент трудно было определить, что выражал сосредоточенный взгляд Орианы, прикованный к зрелищу отборной жестокости.
Едва ли кто-то догадался принять эту неподвижность в глазах и теле за глухое разочарование: добыча судна-перевозчика, конечно, покроет расходы, но не более того. Сраные иствотчские контрабандисты, братия будущих калек, пусть только попадутся…
Когда остался последний – матрос с выбитыми зубом и глазом – Ориана, разомкнув поджатые губы и сбросив оцепенение, подала голос.
– Одного оставьте. Нужна кровь, чтобы затопить корабль.
«Хоть так душу отведу.»
– Не торопитесь, госпожа Ориана, не торопитесь! – маленький плотный мужчина в очках и видавшем виды камзоле, сложением больше напоминавший гнома, нежели человека, выскочил из трюма, сжимая под мышкой обтянутый кожей широкий журнал. Капитан, поморщившись, сжала переносицу пальцами: корабельный казначей, помнится, был человеком ученым и от своей сухопутной манеры обращения избавлялся с трудом. Окостенелыми локтями он протискивался сквозь поток пиратов с упорством шквального ветра; прорвавшись к капитану, маленький человечек бросил нервный взгляд на пленника знатного и на пленника, спасенного из бочки, а потом заговорил тихо-тихо и быстро:
– Хорошая новость! Кораблик-то вез не только… – казначей ткнул кончиком облезлого пера в Максвелла, – … знатных господ, но и конт-ра-бан-ду. Ревизируя награбленное, я обнаружил кое-что крайне любопытное помимо рабочего инструмента и скобяных изделий. Разгружавшие трюм матросы клянутся, что больше ничего подобного не нашли, но такие товары не перевозятся в малых количествах! – страшно округлив глаза, подытожил казначей, посмеиваясь. – Понимаете?
Ориана, обратив свой слух к говорящему с чуткостью матери, не разбирающей ни слова в сбивчивом лепетании болтливого ребенка, мотнула головой.
– Нет. Нихера, – обезоруживающая откровенность капитана привела того в ужас. Ориана поспешила успокоить тщедушную персону казначея. – Погоди, ты мне по-людски скажи: что за товар?
– Так извольте спуститься в грузовой отсек, госпожа Ориана, мы там все расположили! – пылая яростным воодушевлением, пролепетал казначей и, пригласив проследовать за собой, начал спуск вниз. Капитан, обменявшись недоумевающими взглядами со старпомом, медленно обернулась к Максвеллу:
– Эй, удалец. Что это ты там балаболил за тряпки и украшения?.. – кратко хмыкнув, она поманила людей за собой. – Хватайте лорденка и матроса – кровь я ему потом пущу – и спускаемся в трюм. Кажется, кое-что наши дорогие гости забыли нам рассказать.

– Это та самая мерзость, – удивленным шепотом под удивленным взглядом начала Ориана, рассматривая приоткрытый ящик, – из-за которой наши корабли больше не ходят в Киркволл.
Под потолочными балками на ржавых крюках, какими, укрепив на них сети, пираты цепляются за борт корабля на абордаже, висели свиные туши: бледно-розовые, худые, пропахшие тухлятиной куски мяса. Всякое судно, выходя в море, берет с собой долгохранящийся провиант – значит, марчанские моряки, вооружая свои желудки свининой, рассчитывали на короткое плавание.
Присутствие этого зловещего ящика среди забитых свиней наполняло каюту каким-то тлетворным дыханием жизни: то была злая природа красного лириума, обещающая наслаждение мелодичной трелью – все равно, что магия крови. Но если магия крови могла изуродовать только нрав, – а Ориана уже давно не питала ложных надежд относительно своей натуры – то эти камни, светящиеся изнутри потусторонней краснотой, уродовали плоть.
И что-то здесь было не так. Ориана чувствовала это нутром, насквозь пропитанным порочной магией крови: как рыбак видит рыбака, так и малефикар чует гниль за милю, если она несет на себе сверхъестественный налет.
– Мастер Клод, – обратилась капитан к казначею, забившемуся в угол темной каюты. – Дайте перчатки.
– Ч-что, простите?
– Перчатки, – Ориана протянула раскрытую ладонь в нетерпении. – Быстрее.
Казначей, отстегнув зацепленные за ремень штанов перчатки, передал их капитану с видом человека бесконечно уязвленного; Ориана, натягивая протертую, но все еще крепкую темную кожу на руки, нахмурилась, отчасти сожалея о том, что посох, начищенный до блеска, велела снести в капитанскую каюту.
– Вот только не начинаем блевать, мальчики, – возясь с перчатками, хмуро обратилась капитан к присутствующим, не скрывая раздражения, что вызвали причитания пленника. Паталогически честная Ориана, а оттого чувствительная ко всякой лжи, впрочем, понимала, что лорденок, воспринявший увиденное слишком близко к сердцу, не врет – или врет, но чересчур убедительно, с придыханием и прочими актерскими уловками. Помнится, ее люди, наслушавшись россказней о корабле капитана Брайсона, что разбился о рифы близ Лломерина из-за пагубного влияния красного лириума, – тот вез его контрабандой на своем судне – реагировали точь-в-точь, а уж им точно ума и таланта не хватило бы на правдоподобную ложь.
Надежно спрятав открытую рану в перчатке, Ориана, превозмогая отвращение, притупленное годами плаваний, но не выкорчеванное полностью, медленно развернула свиную тушу к себе распоротым нутром – и лишь чудом не отпрянула, сохранив непроницаемое выражение лица. В свиных внутренностях, помимо копошащихся в них червей и мух, просвечивала поросль мелких красных кристаллов; как моллюски, облепившие киль судна, они плодились на гнилой плоти.
– Создатель помилуй… – выдохнул один из пиратов, конвоирующий Максвелла.
– Они везли красную дрянь в незащищенном контейнере, – сглотнув скопившуюся под языком кислоту, Ориана отпустила тушу – та качнулась маятником, скользнув по стенам красноватыми отсветами. Обернувшись к пиратам и Максвеллу, капитан тихо ругнулась сквозь зубы. – В отличие от идиотов, на корабль которых вы, лорд Тревельян, имели несчастье попасть, я прекрасно знаю, что это. И знаю, что жрать мясо с такой начинкой – себе дороже.
Содержимое раскрытой пасти ящика смотрело на капитана мрачно и зловеще; Ориана, чувствуя, что невольно задерживает взгляд на красных кристаллах дольше положенного, поспешила мотнуть головой. Дышалось отчего-то тяжело; решение касательно добычи надо было принимать быстро и, признаться, идея поджечь и утопить ящик вместе с кораблем не казалась ей такой уж скверной.
Решение подсказал возникший из полумрака казначей, о котором капитан успела забыть.
– Осмелюсь напомнить, госпожа Ориана, что это добыча – будь то лириум или шелка. Решение о ее дальнейшей судьбе должна принимать вся команда. На голосовании.
Ориана готова была вымесить свой недопылавший трескучий гнев на казначее: вмиг у нее зачесались руки и загорелось емкое «именем Андрасте, захлопни пасть» на кончике языка, но в словах мастера Клода был резон. Она развернулась к присутствующим в трюме и резким жестом велела подниматься наверх; последней взбираясь по лестнице, она только и бросила напряженный взгляд на ящик с красным лириумом.
Оказавшись на палубе, первым делом Ориана встряхнулась и глубоко вдохнула, сбрасывая душевное напряжение – зрелище в каюте показалось отвратным даже ей. Потом – стянула и кинула за борт перчатки, подув на окровавленную ладонь, схватившуюся спекшейся коркой. Казначей проводил свой элегантный предмет туалета взглядом тоскующего мабари; Ориана, вдруг развеселившись, хлопнула его по плечу:
– Не горюй, Клод – я куплю тебе новые. Слово капитана.
Распогодилось. Сделав знак людям перебираться на «Ноктюрн» и предоставив пиратам возможность протащить пленника первым, Ориана, взобравшись на фальшборт и схватившись за канаты в ожидании своей очереди, вдруг окликнула Максвелла, перекрикивая шум ветра и моря:
– Для мальчишки знатного рода ты слишком много знаешь о красном лириуме и магии. С каких это пор аристократы увлекаются оккультизмом? И не твой ли это товар, удалец? Ты смотри, – сказанное прозвучало до того добродушно, что уже почти зловеще, – я ведь и проверить могу, если брешешь.

– Однако, каков помощник, – наблюдая за суетой собиравшейся на палубе команды, отозвалась Ориана так лениво, будто не вслушивалась в сказанное Максвеллом вовсе; однако иллюзия рассеянности развеялась, стоило капитану медленно, словно гадюке, учуявшей добычу, повернуть голову в сторону пленника – и отозваться все с той же неизменной улыбкой. – А еще говорил, что отец порадуется твоей пропаже. Что же будет делать тейрн Тревельян без своего сообразительного советчика, м?
Со стороны могло показаться, будто они плюются друг в друга ядом на добровольных началах; Ориана, давно отвыкшая от того, что ей всякий раз дерзят в ответ, содрогалась от беззвучного грудного смеха. Она хотела было смахнуть пот с лица, но стоило ей поднять руку, как внутренняя сторона ладони вспыхнула глухой болью – порез никуда не девался. Уставившись на него как на случайную, незамеченную ранее царапину, полученную где-то на камбузе в попытке словить курицу (или пленника), бежавшую из клети, капитан нахмурилась и сжала ладонь, вновь скрестив руки под грудью.
– Чисто пиратское замечание мальчишке знатного дома: Оствик не шибко преуспел в своем благом начинании, – от деланного добродушия Орианы не осталось и следа; заметив в толпе сгрудившихся на юте пиратов корабельного лекаря, она жестом подозвала его к себе и лишь после продолжила. – Красный лириум возят и возить будут – при должном желании торговцев этой дрянью можно отыскать и в Герцинии, куда твоя светлость имела счастье держать путь, – капитан не без язвительной улыбки сделала ударение на последнем, стремясь подчеркнуть то, что счастье иметь-то имел, да вот волею судьбы не имеет более, бедолага. – Моей братии такая контрабанда выходит опасным, сука, боком, так что когда вернешься домой, – а я надеюсь, что это «когда» не превратится в «если» твоими стараниями – шепни об этом отцу. Порадуй, что ли, старика.
Перехватив моток смоченных чем-то бинтов у подоспевшего лекаря и кивнув ему, Ориана прислонилась плечом к широкому основанию фок-мачты, у которой свалили телесный балласт в лице связанного Максвелла. Очистив окровавленную ладонь, капитан мирно взялась за перевязку – тогда же ее ушей достигло замечание о винах.
– Портовое вино? Эгей, эдакую мочу ты припрятал в закромах, – посмеиваясь, Ориана с наслаждением прицокнула языком; метнув на пленника быстрый взгляд искоса и пронаблюдав за реакцией, она пожала плечом, отмахнувшись. – Ох, да не боись: за пьянки вне расписания на пиратском судне наказывают так же, как и за блядки, так что целы твои бутылки. За сундуки бы потревожился – ты что, поместье ограбил? Для одного-то пассажира добра немерено, – капитан, ранее одним глазком подсмотрев в счетный журнал казначея, уже имела приблизительное представление о том, как много успели вынести с марчанского судна. – А порядки… Сейчас поглядишь наши порядки.
Совместными стараниями боцмана и старпома команда стягивалась на палубе: возможности передохнуть от неблагодарного труда по вычистке богатств захваченного судна радовались больше, чем грядущему голосованию. Ориана искренне верила, что пиратскую жизнь можно было любить хотя бы за ту волю и право голоса, что давались каждому члену команды, будь то криворукий юнга или повидавший немало дерьма на своем веку матерый матрос – раздолье, что не встретишь на судне под государственным флагом.
И точно не встретишь в Тевинтере.

Припоминая опись сундуков, капитан не сдержала хохотка; впрочем, ее, скорее, смешила та убийственная небрежность, с которой Максвелл рассказывал о сорвавшейся помолвке.
– Не похож ты на разбитого горем жениха, уж прости, – Ориана потерла подбородок, посмеиваясь. – Брачные обеты ты пока прибереги, а подарки я, разумеется, заберу. В качестве платы за спасение от многострадальной женитьбы.
Ориане живенько вспомнилось то лихое время, когда отец и ей подыскивал подходящую по меркам магократического общества партию – и как она, зарывшийся в фолианты гадкий подросток, помалкивала в тряпочку, выслушивая всяческие предложения. Славное было время, ничего не скажешь.
Пираты заняли свои места: кто-то устроился на площадке утопленного в палубу шлюпочного колодца, кто-то сгрудился у поручней кормы, кто-то повис на сетях и канатах, обратившись в слух.
– Капитан решила вынести на обсуждение вопрос, – зычным голосом начал старпом, отсалютовав Ориане. Главной обязанностью капитана в такие моменты было умение выглядеть грозно и представительно, умудряясь при том молчать. – То, что мы захватили богатую добычу на марчанском судне – факт, – на этих словах пираты загалдели в одобрении, но старпом поднял руки и толпа тотчас стихла. – Но захваченную добычу будет нелегко довезти в целости и еще труднее продать.
– Чей-та нелегко? – подбадриваемый дружным хохотом своих товарищей, заговорил тот самый пират, что отдавил Максвеллу руку ранее. – Мы что, шлюх захватили?
– Красный лириум.
Смех сник не менее дружно; говорила Ориана. Оклик получился тихим, но дошел до каждого; громкий и поставленный голос капитан берегла до тех пор, пока не угомонятся тревожные шепотки, передаваемые от пирата к пирату.
Идея перевозить красный лириум казалась ей… мягко говоря, неразумной. Грубо говоря – сука, очень неразумной. Учитывая, как тонко силы всякого мага реагируют на близость лириума, Ориана не шибко-то хотела тащить поющую дрянь на свой корабль – не хватало еще удариться в лихую одержимость, поддавшись соблазну.
Значит, нужно сделать все, чтобы охочая до золота команда заглушила жадность и проголосовала против.
– Контейнер, в котором везли товар, повредился во время рейда – или был ненадежен изначально, если судить по тому, что я видела в трюме. Мастер казначей подтвердит, – низкорослый счетовод при этих словах подтянулся и кивнул. Ориана схватилась за деревянные поручни, огораживающие верхнюю палубу от шлюпочного колодца, где, сидя на тюках, расположились пираты, и, поддавшись вперед, посмотрела на моряков сверху вниз. – Все мы знаем, что случилось с последней командой, промышлявшей контрабандой лириума без должной подготовки. Капитан Брайсон и его люди свихнулись, а обломки «Скитальца» все еще видны с побережья Лломерина.
Ориана затихла, давая морякам время осмыслить сказанное: храбрость и сноровистость ее людей умалялась отсутствием гибкости соображения и ума. Иными словами, пираты, за исключением ближайших помощников, были на редкость тупы, когда дело касалось высоких материй.
– Яйца Создателя, так в чем проблема? – заговорил помощник плотника. – Топить корабль к морскому демону!
– В том-то и дело, что красный лириум – и есть добыча, за которой мы гнались, – невозмутимо приврал старпом, издалека обменявшись с Орианой быстрыми взглядами. – Без него улова будет достаточно для того, что оплатить расходы и прикинуть вам кой-чего сверху, но не более.
Команда вновь перешла на полушепот; капитан, пользуясь замешательством и едва не улавливая чутким слухом, как скрипят приведенные в движение ржавые механизмы пиратского соображения, со вздохом оперлась о поручни, изящно оттопырив зад. Театральный расчет, с которым ее тело обратилось в сторону пленника, привязанного к матче позади нее, говорил о многом: о том, что от взгляда Орианы не ускользнуло то, как Максвелл таращил на нее глаза, и что она не против эти глаза выколоть, предварительно подразнив.
Капитан беззаботно хмыкнула.
– Голосуем! – из отвлеченных рассуждений ее вырвал боцман. Нехотя выпрямившись, Ориана подняла руку, обращаясь к пиратам:
– Прежде, чем мы примем решение, я предлагаю выслушать нашего дорогого гостя – беспристрастное мнение человека, не участвующего в дележке, будет весьма кстати. Ему тоже кое-что известно о пагубном влиянии лириума, если моих доводов вам недостаточно.
И, полуобернувшись к Максвеллу, сделала знак охраняющему его пирату поднять пленника на ноги.

Стоило Максвеллу закрыть рот, как на команду опустилась странная, едва ли не комичная в свете обсуждаемой проблемы, тишина.
У Орианы дрогнули губы, дрогнули брови, булькнул в горле смешок; она часто бывала свидетелем чужой безрассудной наглости, что неизменно веселила ее, прижавшую под своим каблуком ораву вооруженных до зубов мужиков, и стала свидетельницей теперь.
Молчали долго – так, что боцман обратил к капитану уже ставший напряженным взгляд, но Ориана неуловимым движением губ велела тому заткнуться.
Потом тишину прорезал голос – визгливый, совсем как терзаемая неискушенным мастером скрипка.
– А давайте-ка мы его тоже подожжем, с кораблем?
Предложение было встречено одобрительным гулом.
Ориана приложила все усилия, чтобы не гоготнуть, – а смех того гляди пробивался в сухом, тщетно сдавливаемом кашле – и заговорить, вкладывая в слова всю мощь капитанского убеждения.
– Зад себе под бушпритом поджигать будешь, Рей. За этого танцора на пиратских костях нам, кстати, платят – так что попридержите ножи, помилуйте шлюх, которым задолжали.
Вот так непринужденно пираты разразились дружным хохотом, позабыв о пленнике; нахождение согласия в чем-либо неизменно приводило их в доброе расположение духа. Ознаменовав окончание голосования ликующим топотом ног, моряки обратили взгляды к капитану.
Немного помолчав, Ориана развела руками.
– Ну, – и хлопнула, потерев ладони друг о друга – перевязанную о здоровую. – Будем жечь!
Пока команда, ведомая каким-то странным, одним им понятным предвкушением занимала места на сетях и вдоль фальшборта, Ориана обернулась к Максвеллу.
– Нет-нет, –  покачала головой, когда надсмотрщик засобирался было усадить пленника на место. – Пусть посмотрит.
И слабо улыбнулась.

Обчистив трюм торгового судна от остатков ценностей, пираты оборвали канаты, втянули крюки и трапы обратно на «Ноктюрн»; потом снялись с якоря, оттолкнулись от марчанского корабля на расстояние арбалетного выстрела и притихли, потихоньку поднимая паруса.
Кто-то снес Ориане посох из капитанской каюты, прочие – вооружились луками и стрелами; став ровно вдоль борта, как сестры Церкви на поминальной службе, окунули наконечники в пахучую жижу из бочки и подтянули тетивы к щекам.
По команде Орианы горящие стрелы рассекли воздух и вонзились в паруса; чтобы пламя не погасло, присмиренное ветром, капитан добавила сверху еще и молнией, беззвучно прочитав формулу заклинания.
Горящий корабль, торжественный и страшный, полыхал в пусть и безопасной, но все-таки близости от «Ноктюрн», однако капитан велела квартирмейстеру с ребятами подождать еще немного, сославшись на природную тягу к лицезрению чего-то столь прекрасного, как весело полыхающее судно с лириумной начинкой.
Какое-то время Ориана и впрямь была занята тем, что смотрела на дрейфующий по воде костер, лениво оперевшись двумя руками о посох, как притомившийся в пути старец; солнце медленно скатывалось за горизонт и море, окрашенное всполохами огня и занимающимся закатом, грело душу чистой хаотичной красотой.
В конце концов, какая радость еще остается женщине на корабле, кроме вот таких редких мгновений покоя и красоты?
Потом она оживилась, очнувшись; сморгнула, устало проведя по потному лицу и рассеянным махом руки дала добро на разворот. Подняли паруса бизани; вздувшиеся, как белые животы скатов, они понесли «Ноктюрн» по волнам прочь от марчанского судна, чья рухнувшая напоследок грот-мачта бойко пустила в розовое небо щедрый сноп искр.
К помятому Максвеллу Ориана подошла практически бесшумно и остановилась чуть поодаль, с мрачным спокойствием наблюдая за тем, как по новой перевязывают тому руки; все так же полюбовно обнимая посох притулилась у бочки, изучая выглядывающий из-под волос седьмой позвонок.
– Если к невесте своей ты плыл с речью такой же пылкой, – Ориана почти мечтательно прижалась щекой к прохладному древку посоха, – то хорошо, что не доплыл. Создатель, – развеселилась, прижав ладонь к глазам. – Да что ж вам, марчанам, так жизнь не мила.
Речь ее, как и беззвучный смех, прервал глухой звук удара кулаком под дых – кончив с веревками, конвоирующий Максвелла пират решил воздать языкастому пленнику на орехи за сказанное ранее. Поморщившись, будто к подошве сапога пристала отвратная личинка, Ориана пару раз строго постучала посохом о палубу, призывая к порядку.
– Хорош, – и добавила не менее строго, поднимаясь с места. Подоспевшему на помощь боцману Ориана вручила посох, велев снести обратно в капитанскую каюту; потом, по-мужски засучив рукава, молча помогла пирату-надсмотрщику поднять Максвелла с места и потащить куда-то по палубе.
– Впрочем, спасибо, – сказала она насмешливым полушепотом, чураясь запаха пота и крови. – Весьма своеобразно, но ты помог. Так хотя бы живым доплывешь до дома. Может, даже выделю тебе бутылку вина – из твоих, конечно, дрянных запасов.
Тащили они Максвелла в трюм – туда же, где томились запаянные в бочках марчанские моряки.