Что нужно сделать, чтобы в один далеко не прекрасный момент не осознать, что в твоих жилах течет яд, который убьет тебя в течении нескольких минут, а на руке или любом другом члене один вполне характерный укус от вполне характерных орлесианских змей?
Нужно либо отрастить клыки и подучиться гибкости, которая ещё чуть-чуть — и полноценно может стать скользкостью и, конечно же, кусать, жалить, сживать со свету других, тех, кто сильнее, не давать ни малейшего шанса на передышку или постановление сил невидимым врагам, которые столь любезно имеют честь называться друзьями. Лучшая защита — это нападение, ведь так? Да ещё и показатель силы, власти, могущества. И тогда в прекрасном серпентарии (или же Игре, тут любое название будет верным) на одну змею станет больше.
Впрочем, есть и альтернативы, куда же без них. Главное — уметь разглядеть, не обращая внимания на ложный шик и обманчивый блеск, забыть о пустых миражах. Все зависит, однако, ещё и от находчивости вкупе с сообразительностью. Лишь тогда можно увидеть именно выбор, а не его иллюзию, что так умело может быть подстроена другим игроком. К примеру, можно найти защиту у более сильного или же быть тихим и неприметным ровно настолько, чтобы ни одна живая душа не заметила, но при этом держать ухо востро, чтобы потом нанести точный удар исподтишка, продолжая стоять в тени.
Но леди Монтилье чуждо все это. Путь, который избран Жозефиной отличается от любого вышеперечисленного варианта. Везде она сумела взять по чуть-чуть, прибавить капельку антиванского шарма и смешать все это воедино, получив свою особую модель поведения. Казалось бы, чего особенного — она может лукавить, как и все, может врать или недоговаривать, может менять маску за маской — типичные действия любого заядлого участника Игры. Но все же… Для леди Монтилье все это естественно. Будто бы маска и не маска, а всего лишь новая сторона её многогранной личности, которую она решила открыть миру. А ложь не такая уж и ложь, а всего лишь завуалированная правда, к тому же уж очень редко преподносимая свету — не зря же получена репутация честного и справедливого человека?
— Жозефина! — но, к сожалению, в семье она одна такая. Остальные отпрыски Ива Монтилье не были столь одарены в Игре. Но кое-кому хитрости все же было не занимать, как видимо. А если быть точным, то всем, просто в разной степени и разных областях. Иветт, к примеру, просто мастерски умела сбегать из-под надзора, иначе бы сейчас не окликнула сестру, которая решила в кои-то веки продегустировать здешний пунш. Вы бы поверили, если бы Жозефина сказала, что несмотря на то, что за последнее время столько раз была в Зимнем дворце, что самое время уже выделять ей личные покои — и все, хоть на постоянное место жительства оставайся, все никак не могла попробовать пунша. И этот раз, видимо, не оказался исключением.
— Я даже не буду спрашивать, как Лоран отпустил тебя, — тем более, что это окажется бессмысленным. Они никогда не выдают друг друга. Это одновременно и умиляет, и слегка выводит из себя. Выводило, если быть точным. Жозефина уже смирилась с тем, что ничего не может поделать с младшими, кроме как мягко контролировать их по мере возможности. Сейчас это невозможно, к сожалению. Иветта унаследовала ту же любовь к роскоши и светскому обществу, что и старшая, но при этом неопытность, избалованность и юность не позволяют ей Жозефиной номер два.
— И не надо, — радостно и мечтательно улыбнувшись, Иветта куда-то устремилась, кивком попрощавшись с леди послом, оставив ту в недоумении. Подозрительно. Странно, потому что обычно она предпочитала оставаться с сестрой, а тут проявляет небывалую самостоятельность. Однако ответ нашелся довольно быстро, в виде клочка бумаги, так неосторожно обороненного Монтилье-младшей. Написанное гласило примерно следующее:
«Солнце моё, я больше не могу выдержать этой сладостной муки! Быть рядом с тобой и при этом не имея возможности выразить свою любовь… Прошу, дай мне надежду, облегчи страдания несчастного влюбленного — приди в библиотеку прямо сейчас.
Навеки твой Т.»
Надо быть спокойной. Нельзя позволять ярости захватить разум. В первую очередь — этикет, а чувства в последнюю.
Но как, черт возьми, следовать этому, когда твоя сестра в очередной раз готова кидаться в объятия к проходимцу?! Такое чувство, будто бы все, о чем говорила и говорит Жозефина проходит совершенно мимо Иветты. Ладно, сейчас Жозефина сорвет «тайное» свидание горе-влюбленных, а потом в ближайшее же время отправит Иветту работать на виноградниках наравне с крестьянами — будет эдакая трудовая терапия.
Очень трудно держать спину прямо, а на устах — улыбку, когда внутри хочется рвать и метать, не срываться на бег, а идти чинно и неторопливо, но Жозефина все же справлялась, пусть путь до библиотеки и казался бесконечным.
— Попались! — это не было криком, хотя кричать и хотелось. Это было похожим на шипение рассерженной и рычание волка одновременно вкупе с убийственной аурой. Кто бы знал, что милая и нежная Жозефина способна и на такое? Впрочем, все это также быстро и исчезло, когда вместо сладкой парочки она увидела ту, в чьем сопровождении сегодня пришла леди Кермиста, весьма неоднозначная особа и это мягко говоря. Кровавая цепочка следов, ведущая к ним, но при этом одновременно не доходящая настолько, чтобы нельзя было с точностью обличить, оставляя лишь подозрения, говорили вполне красноречиво. Но Монтилье не привыкать. Таких тут если не все, то большая часть.
— Прошу прощения, что отвлекла, миледи?.. — изящный книксен, вопросительные интонации. К сожалению, несмотря на обилие слухов, имя загадочной девушки никто не знал, лишь разнообразнейшие теории о её происхождении. Оставив время на то, чтобы дать ей представиться, Жозефина продолжила, — Вы не видели случайно тут молодую девушку и, я надеюсь, что молодого человека?
***
— А ты ещё сомневалась, что наша маленькая шалость сработает. Твоя сестра слишком любит тебя, — со смехом произнес юноша в маске, притягивая к себе Иветту для очередного поцелуя. Но вместо этого получил лишь легкий шлепок по голове веером. Иветт надула губки и голосом, полным детской обиды, ответила:
— Больше, чем ты? — но все же в её глазах плясали игривые огоньки, говоря, что на самом деле их обладательница всего лишь кокетничает, строя из себя избалованно-холодную девицу.
— Никто не может любить тебя больше, чем я, — он совершенно невинно целует в щечку. Она смеется. Никто из них и не задумывается о той буре, которая обрушится на их головы чуть позже, живя именно этим моментом мимолетного, но столь возвышенного счастья.
Отредактировано Josephine Montilyet (2016-09-18 16:37:15)