От слепящего полуденного солнца и морской соли щипало глаза. Максвелл прикрыл их всего на несколько секунд, чтобы унять резь – и тут же получил толчок в плечо.
– Не спи, – бросил ему боевой брат Конор, сидевший на веслах у противоположного борта, и процедил в сторону. – И так проку с тебя…
Одному Создателю ведомо, как хотелось Максвеллу предложить Конору грести в одиночку, раз тот такой умелый, что чужая помощь ему только мешает. Но здравомыслие заставило его, стиснув зубы, молча проглотить чужой выпад. Крепче вцепившись в черенок весла, он резко подался вперед, с силой проталкивая лодку. Каждое движение отзывалось в мышцах тупой, ноющей болью. Сколько времени Максвелл не выпускал из рук это демоново весло? Сутки? Меньше? Трудно было сказать, но мышцы одеревенели знатно. Он не привык к такой тяжелой работе. Только выбирать не приходилось – мужчин в лодке оказалось всего трое, один из которых почтенного возраста. Сменить Максвелла было попросту некому.
Из всей делегации, отправившейся в Герцинию на церковный собор, послушать братский диспут о бедности Андрасте, пророчицы нашей, и увидеть воочию мироточащий бюст императора Ревилля, о котором твердила преподобная мать Николь, требуя канонизировать монарха и задним числом переименовать из «Безумного Императора» в «Блаженного», их уцелело только десятеро. На обратной дороге корабль попал в шторм и налетел днищем на подводные скалы. Матросы сочли героизм лишним – капитан не отдал приказа спасать женщин, а команда бежала с судна первой, бросив на произвол судьбы пассажиров, за чью безопасность им заплатила Церковь. Наверное, только злость на них, охватившая тогда Максвелла, позволила ему взять себя в руки, и он попытался взять на себя лидерство и распределить людей по оставшимся шлюпкам – как поступили бы его отец и брат. Энгус. Гилберт, напротив, первым бы бросился к спасательным вельботам, растолкав всех локтями…
Впрочем, ничего путного из этого не вышло – не все к нему прислушались, а первая спущенная на воду шлюпка с людьми продержалась на плаву всего несколько мгновений, прежде чем перевернуться. Тогда запаниковал уже Максвелл. Он едва помнил, как они набились сверх положенного в тесную лодку, каким чудом уцелели, подбрасываемые волнами, как ореховая скорлупка, в какой момент унялся ветер и выкатилось из-за тяжелых туч солнце. Но, главное – выжили. Создатель не оставил их.
Сквозь ветер до слуха Максвелла донеслись слова Песни Света – сестра Марта полушепотом молилась, стоя на коленях меж лавок. Оказываясь на грани гибели, люди нередко обращались к Создателю, даже если прежде не вспоминали о нем. Даже последние беззаконники перед лицом смерти начинали заботиться о своих прогнивших душах и принимались каяться в содеянном, лелея мысль, что это зачтется им. Но Максвелл, отчего-то, думал лишь о возвращении в Оствик. Как напьется до беспамятства и выспится в чистой постели, а затем, приведя себя в порядок, тайно встретится с одной из своих любовниц и, конечно, дочитает вторую часть «Трудной жизни в Верхнем городе», некогда брошенную на самом интригующем моменте.  Погибнуть в море, так и не узнав, кто препятствовал расследованию Доннена, посылая ему записки с угрозами и убирая свидетелей, будет преступлением.
Поэтому, до рези в глазах всматриваясь вдаль, он молил Создателя не об отпущении грехов, а о том, чтобы тот послал им корабль. И, в конце концов, был услышан.
Полный отчаяния и радости возглас сестры Элис возвестил о приближении корабля.
– Мы спасены! – выдохнула прервавшаяся свою молитву Марта, стягивая надетую поверх темно-серой – по марчанским традициям – робы алую накидку, чтобы подать кораблю сигнал, как флагом.
Опустив весло, Максвелл обернулся туда, куда указывали его спутницы. Вдалеке и впрямь виднелся парус, против солнца казавшийся черным.