– Глупости? – обернувшись на оклик, удивленно переспросил Максвелл.

То, что командор обратился с подобным вопросом именно к нему, не показалось ему странным. Тревельян не претендовал на роль знатока человеческих душ и всех сплетен в Скайхолде, но со многими здесь общался. В том числе и с солдатами, когда помогал тем со строительством аванпостов под чутким руководством Кассандры. С толку сбивало отсутствие конкретики. Если бы Максвелл вел учетную книгу услышанных в крепости глупостей, в ней насчиталось бы уже позиций двести, не меньше. Потому что живой человек в принципе не способен изрекать одну только мудрость вековую. Каждого рано или поздно посещают абсурдные, наивные, неразумные мысли – это естественно, и ничего предосудительного в том нет.

– Если вы имеете в виду идею выучить пойманных на аванпосту нагов прыгать через веревочку, то я вовсе не считаю её глупой, – пытаясь припомнить из солдатских разговоров что-нибудь, что могло быть сочтено нелепицей, пожал плечами Максвелл. – По мне, это прекрасный способ проведения досуга. Гораздо лучше неумеренных возлияний в «Приюте Вестницы».

После того, как Петер преуспел в дрессировке нага, остальным тоже захотелось попробовать себя в этой стезе. В чем-то Тревельян их даже понимал – глядя на то, как синюшный заморыш с огромными ушами, названный, по-видимому, от противного, Пухлей, резво прыгает через скакалку и подает кривую когтистую лапку взамен на угощение, трудно было не умиляться.

Впрочем, новостью это давно ни для кого не являлось. И едва ли командора Каллена обеспокоил столь незначительный вопрос. Сплетни о любовных интрижках – тоже вряд ли, слишком серьезным и воспитанным человеком он был, чтобы проявлять интерес к подобным вещам. Значит, «глупости» по каким-то причинам, все же, показались ему важными.

– Хотя, подождите… - Максвелл задумчиво потер переносицу, - третьего дня слышал мельком, будто кто-то подбрасывает солдатам рыбьи кости в обувь, или что-то вроде.

Случайно подслушанный разговор он запомнил только в общих чертах, без подробностей, и то только по одной причине:

– Они собирались написать об этом в жалобную книгу, - сообщил Тревельян, заложив руки за спину. – Если хотите, можем проверить.

Книга жалоб и предложений в Скайхолде была инициативой Максвелла. Он находил эту мысль необычайно хорошей – какая возможность узнать, что нравится, а что не нравится людям в работе Инквизиции, позволив им при этом сохранить инкогнито! Вот только идея себя не оправдала. О недочетах в работе люди предпочитали сообщать лично. В итоге, жалобная книга пылилась без дела в холле Скайхолда. Максвелл, впрочем, быстро смирился с тем, что пользовалась ею только Сэра, и то – не по назначению, а для своих неприличных рисунков.

Но, проходя мимо ведущей в сад галереи, он с удивлением обнаружил уединившуюся в тени деревьев Искательницу читающей жалобную книгу с весьма сосредоточенным видом. Понимая, что заинтересовалась она явно не схематичными изображениями женских прелестей и мужских достоинств, Максвелл поспешил окликнуть её.

– Леди Кассандра! – дружелюбно улыбнулся он и уточнил уже серьезнее, кивнув на знакомую обложку. – У кого-то возникли жалобы?

Судя по выражению лица Кассандры – да. И серьезные.

Отредактировано Maxwell Trevelyan (2017-07-02 18:58:03)

Казалось бы, неловкую ситуацию спровоцировал командор – а совестно стало Максвеллу. Он давно, с истинным андрастианским смирением, принял тот факт, что жалобную книгу используют не по назначению. Но не ожидал застать за этим Кассандру. Жаль, они с Калленом не могли знать, что она скрывает за простой кожаной обложкой. А, когда подвох стал заметен невооруженным глазом, было поздно.

Разумеется, у Кассандры имелись веские причины выдавать за жалобную книгу то, что она именовала «легкомысленным чтивом» – нежелание попасться с ним кому-нибудь на глаза, например. У всех были тайные увлечения, которые не хотелось делать достоянием общественности. Тем не менее, поймав другого за чем-то подобным, каждый считал своим долгом драматично закатить глаза, воскликнуть: «Вот уж не ожидал от тебя!», и позже не упускал возможности припомнить во всеуслышание, как застукал тебя с бокалом дорогого орлесианского вина в одной руке и знойной антиванской барышней – в другой…

Именно из этих соображений Максвеллу не хотелось заострять внимание на неловкости ситуации. К тому же, в чтиве Кассандры он не углядел ничего предосудительного. «Бодрость и пробуждение» был любимым романом его двоюродной бабки Люсиль. Она боготворила эту книгу и могла по памяти процитировать с любого места, стоило лишь назвать ей номера страницы и строки. Именно её стараниями талантливая сценическая адаптация «Бодрость, пробуждение и порождения тьмы», показанная на подмостках старкхэвенского театра пять лет назад, приобрела репутацию скандальной – Люсиль буквально засыпала режиссера гневными письмами и настроила против него всю богему Вольной Марки, включая автора оригинала. Но, если сама Искательница находила постыдным то, чем дамы из высшего общества гордились – её право. Переубеждение могло только усугубить ситуацию, поэтому Максвелл решил просто сделать вид, что поверил её отговоркам.

Подняв выпавший из-под обложки подклеенный блок, верхнюю страницу которого обрамлял тонкий растительный узор, а прямо по центру красовалось начертанное крупной вязью название, Тревельян вернул его Кассандре.

– Вы избрали верную тактику, – кивнул он с таким серьезным выражением лица, на какое только был способен. – Недаром в Вольной Марке говорят: хочешь спрятать надёжно – спрячь на виду.

О судьбе книги жалоб он предпочел не спрашивать – в том, что она незавидна, и без того сомневаться не приходилось. Неожиданно Максвелл подумал о том, что достойной заменой ей послужил бы ящик доверия, в который солдаты и другие члены Инквизиции могли бы бросать анонимные записки. Впрочем, нет. Плохая идея – не пройдет и недели, как Сэра организует в нём улей.

– А солдаты… если честно, я не в курсе подробностей, но, кажется, их беспокоит беспорядок в казармах, – перевел тему поближе к делу Тревельян. – Их жалобы звучат, с одной стороны, абсурдно, с другой – настораживающе. С ума поодиночке сходят – это только оспой все вместе болеют, - развел он руками.

По мнению Максвелла, ничего серьезного за этим не стояло, но ответственный за все происшествия шельмец заслуживал, как минимум, серьезной порки.

– Командор спросил об этом меня, а я предложил посмотреть, не оставил ли кто письменных жалоб. Но, раз там не было ничего, кроме рисунков Сэры, – Максвелл многозначительно посмотрел на пустую обложку в руках у Кассандры, – придется расспросить их лично.

Поначалу Кассандра решила, что преподобный над ней издевается – слишком притянутым за уши показался ей комплимент по поводу тактических решений. Но, услышав, как Тревельян тут же пошёл напопятную и предпочёл не развивать тему литературных пристрастий, перейдя к более насущным проблемам, Кассандра  удивлённо вскинула брови. Выражение лица, не обещавшее ничего хорошего, несколько изменилось, приобретя оттенок скепсиса и самоиронии. «Да ну?» – отчётливо читалось в её взгляде. – «Да неужели преподобный брат так быстро сообразил, что ответ на насмешку будет, мягко говоря, несимметричен и очень для него неприятен?»

Молча кивнув, чтобы выразить свою признательность, Кассандра взяла протянутую ей книгу. Что ж, принято. Суметь удержать лицо в неловкий момент и не ударить по чужой гордости – признак настоящей, прирождённой дипломатичности. Кассандра, у которой переговоры всегда были её слабой стороной, не могла не ценить это в других людях. Да и Каллен повёл себя вполне здраво, поддержав Максвелла в его стремлении перейти к обсуждению того самого дела, которое и привело их к обложке, оставшейся от несчастной книги жалоб.

– Нет, – покачала головой Кассандра, аккуратно убирая книгу под обложку, чтобы ни один легкомысленный витой вензель не был виден постороннему глазу. – Вряд ли Сэра стала бы шутить подобным образом. Для неё это слишком скучно и однообразно, - она обратилась к Каллену, – вспомни, как мы с тобой вертелись вокруг твоего стола, пытаясь понять, что с ним не так и отчего он шатается.

К тому же, – этот момент Кассандра решила не озвучивать вслух, – если нигде не нарисованы корявые человечки с акцентом, вдохновенно сделанным художником на тех частях тела, которые приличные люди обычно закрывают, – если не оставлены забавные послания к жертве розыгрыша, – это точно была не она.
– И это точно не Коул? – уточнила она, пояснив. – Тот странный мальчик, который пришёл к нам перед нападением на Убежище.

Услышав за спиной тихий смешок, Кассандра резко обернулась и окинула хихикающих эльфиек строгим взглядом, а заодно поправила обложку на книге, которую всё еще взяла с собой.
– Напрасно смеётесь, – сказала она сухо. – Мы изучили жалобную книгу, – щелчок по кожаной обложке, - и сегодня обойдём Скайхолд с инспекцией. Поэтому советую привести в порядок все незаконченные дела, чтобы потом не было мучительно стыдно за бесцельно потраченное время.

Оставив их позади, Кассандра вернулась к теме.
– Логику поступков Коула иногда бывает трудно понять – к примеру, он… – Кассандра вздохнула. Ей не хотелось рассказывать о личном, но с Коулом без таких примеров трудно обойтись. – он принёс мне с кухни черничной сдобы, чтобы освежить в моей памяти воспоминания о старшем брате. Очень тёплые воспоминания…
Тишина, царившая в казармах, заставила её резко убавить громкость.
Странно. Как же это было странно и непривычно…

– Но его действия всегда направлены на то, чтобы помочь конкретному, отдельно взятому человеку. Он нашёл бы свой подход к каждому, вместо того, чтобы бросать кости в сапоги целой роте. Возможно, – она перешла на полушёпот, – у него появился подражатель?
Это могло быть – когда есть возможность выдать свой поступок за дела другого, в голову бьёт ощущение безнаказанности.  Вот только далеко не все люди запоминали Коула, чтобы попытаться свалить свои проделки на него. Это могло сузить круг подозреваемых.