Уголь давно перестал тлеть в камине, зачернённая копоть которого служила единственным напоминанием того, что это имение не было заброшено, что в нём ещё теплилась какая-то жизнь. Пусть бьющими искрами несостоявшегося пламени посреди обгорелых поленьев, кулаком раскрошенных в щепку в порыве злости после неудачной попытки растопить – тепло пришлось бы кстати просто потому что зашитая рана, не переставая, болела, снова лихорадило и бил озноб, и даже бутыль спиртного, вопреки бытовавшему мнению, не помогла согреться. По всей вероятности, дымоход был попросту загромождён или завален в пылу какой-нибудь заварушки, коих здесь, судя по обстановке да по следам крови, смешанным с его недавними – бывала, как минимум, добрая пара. Густой дым и гарь повалили напалмом вместе с огнём, вспыхнувшим факелом после не самой умной попытки, руководимой одурманенной болью и выпивкой головой, залить пламя первой попавшейся под руку жидкостью. Вином.
Ладно! Хоук права - почти единственной жидкостью вообще в этом сомнительном месте, помимо чана с полу-пересохшей водой в перевернутом вверх дном чистилище этажом ниже да пары бочек на запустелой погромленной кухне. Не проверял. Не хотелось. Возможно. Лицо на раз сполоснуть да горло промочить. Нетронутые запасы провианта, найденные в подвале ночью раннее и отведанные разве что сколопендрами – так и остались ни на дюйм не перемещёнными. Аппетита не было, только ощущение, что если внутрь залезет кусок, то швы тут же распорются и вскроют всё вывалившееся содержимое. И не такое видал в боях на Сегероне. То ли дело вино. Им можно было залить и рану, и разум, и душу.
Благо дымный смрад надолго не задержался, а то кашель отдавал в бок болью. Распылился по запустелым захламленным комнатам. Попади дым на улицы Верхнего города – наверняка привлёк бы ненужное внимание. Хотя в какой-то момент Фенрис и взаправду подумывал спалить всё здесь к чёртовой бабушке, просто потому что каждая вещь в этом особняке могла бы обманно напоминать ему о жизни у Данариуса, но эльф был почти уверен, что это место не принадлежало магистру изначально. Данариус, скорее всего, попросту прикончил бывшего владельца, чего церемониться с «официальным» видом на жительство.
Можно было сколь угодно делать вид, что его бывший «хозяин» не при чём, что это место, даже не имение, сам Киркволл - было не лучше и не хуже прочих. Но, кажется, ничто не менялось в его жизни. Вся эта бесконечная погоня, от которой он устал, от которой уже порядком тошнило, которая подступала к горлу и припирала к стенке. Не вырваться, не уйти от мыслей о том, что Данариус, возможно, здесь и сейчас стоит за спиною с парой десятков головорезов и выжидает нужный момент, чтобы перерезать ему глотку. Пропади оно пропадом. Пусть приходит и тогда, тогда он, наконец, вырвет ему сердце. Медленно и мучительно, дольше и больнее, чем когда вживляли клейма в тело ему.
Вино топило боль, решившую наперегонки посоревноваться – какая из двух выведет его из себя первой, от клейм, или от пореза. Вино помогало забыться, но не забыть разочарование от того, что окружающие слишком долго не оправдывают его параноидальных ожиданий, подозрительно - не вонзают в спину нож, прочуяв о награде за его голову, клейма из гребаного лириума, если точнее. А ведь где-то в глубине души он ждал этого и был наготове. Всегда. Ожидал даже от Хоук. Да. Кто угодно мог оказаться предателем. Ничто не менялось. Он пытался, но никому не доверял. Забавно, учитывая то, что в этом мире всё же были люди, не предававшие его. Чужие, защищавшего, как своего. И это он был тем, кто предал. Ничто не изменит этого.
«Так может начать с занавесок?» - собственная мысль, внезапно озвученная голосом Хоук заставила улыбнуться. Что-то слишком часто за последние пару дней эта женщина врывалась в «его» имение, в его жизнь, и что хуже - в его голову. Последнее, скорее всего, было им же и надуманно, чем являлось реальным и истинным. Наверное, просто потому что пока она была единственной на всем материке, которой он мог хоть каплю верить, в отличие от некоторых её компаньонов. И всё же, верить магу, с которым знаком пару тройку неделек? Если Создатель существует, то у него и впрямь хреновое чувство юмора. А ведь он так и не поблагодарил Ансо, за то, что тот свел их. И если в случае с гномом можно было оказаться сочтённым звонкой монетой да партией в «алмазныи ромб» под пару кружек отменно-дерьмового пойла где-нибудь в Висельнике, то с Хоук было несколько сложнее. Он задолжал ей, и говорил об этом прямо. Не только за охоту на Данариуса и своего рода протекцию, но и за то, что произошло буквально вчера. Во второй раз вытащила его шкуру из дерьма? Он пока понятия не имел, как вернуть долг помимо предоставления того единственного, чего умел. Себя, в качестве боевой единицы. Не любил быть должным. Обязательно оплатит, когда придёт в себя и очухается от позорно схлопоченного ранения, а после, пойдёт своей дорогой, выложенной прямиком через кончину Данариуса к своей окончательной свободе.
Хмельной сон был тревожным - всё перевернулось с ног на голову, день спутался с ночью, тело не понимало, в каком положении находится и в какой момент перестало мыслить, сбрасывая с себя груз попытки избавиться от прошлого и решить, какой ход предпринимать дальше. За закрытыми глазами осталось только чувство дежавю – вчерашним прикосновением не огрубевшей кожи, оставившим морозный ожог на разгорячённом, пылающей лихорадкой, лбу. В этом касании была то ли забота, то ли беспокойство. Но отчего-то хотелось злостно отринуть всё это. Не потому, что не верилось, что то было неискренне или вовсе не могло быть. Просто он осознал вдруг. Всё это уже было. Тогда, когда перед едва державшимся распахнутым взором представало не лицо его насильной спасительницы, но лица иные, окрашенные мертвенно-белым тальком, там на Сегероне. И это не кончилось ничем хорошим. Так обязано ли сейчас?
Снова это прикосновение. Но на этот раз горячее, влажное, склизкое, под хриплое противное дыхание, воняющее псиной. Псиной?! Не до конца поняв, что происходит, Фенрис встрепенулся, едва удержав равновесие, чтобы не свалиться со стула, но мабари, явно понятно чей, в отличие от эльфа, вовсе не растерялся и повалил свою и без того седовласую жертву на пол, измазывая широким языком с тягучей жуткой слюною не только его лоб и лицо, но и волосы, и одежду, не взирая на выставленный блок и бесполезные попытки отбиться. Ещё секунду, и Фенрису начнёт казаться, что пёс так своеобразно готовится им пообедать, или поужинать – понятия не имел, сколько сейчас времени. Подозревал только то, что единственный человек, способный остановить этот неумолимый механизм смертоубийства слюнями находится явно где-то неподалёку. И уже, кажется даже воззвал к нему - пустой холл отлично разносил эхо, но даже он глушился вознёй непримиримой борьбы, тянувшейся несколько секунд, но казавшейся вечностью. 
— Хоук, — крикнув по-громче, перестал сопротивляться. Не хватало, чтобы швы ещё разошлись, — Сколько можно просить держать при себе свою псину!
Фенрис, конечно, был против рабства и лишения свободы, но в некоторых исключительных случаях... Нужно было попросить Хоук напомнить ему подарить ей поводок.[AVA]http://savepic.ru/14522416.png[/AVA]

Отредактировано Fenris (2017-06-20 21:23:19)

Порою Фенрис не понимал марчан. Например, почему «висельник» так назывался. Там действительно кого-то повесили или просто тамошняя каша, из которой он по обыкновению выковыривал и съедал яблоки, отделяя их от нечта напоминавшего свинину, настолько отвратительна, что хотелось свести счеты с жизнью? Теперь, как выяснилось, он и ферелденцев не понимал. Кто, драколиски его дери, додумался назвать Малышом эту воняющую псиной махину?! Пока это единственное, что приходило в голову прокручивалось ровно там же при попытке оказать хотя бы малейшее сопротивление, дабы оказаться не в конец обслюнявленным, ответ не только не заставил себя ждать, но и откуда не возьмись попытался оттащить своё протеже за ошейник. Нужно было отдать должное Хоук – только поглядите, животина послушалась, отпрянув и примерно усевшись на каменный пол с битой кладкой чуть поодаль от лакомого куска в образе одного беглого эльфа.
— Даже не думай смотреть на меня так, — по правде говоря, Фенрис, полу-распластанный на спине, опиравшийся одной рукой о пол, другой – в бесполезной попытке пытавшийся утереть тыльной стороной руки слизь (и откуда она берется), повисшую на чёлке и на кончике носа, сперва до конца не разобрался, кому рявкнул эту фразу. Мабари, или его владелице? Ему не хотелось лицезреть и испытывать на себе жалость от второй – на бинтах не виднелось крови, но её можно было перепутать с проступившими от вина розоватыми разводами. Исключительно санитарии ради. Признавать, что его застигли врасплох, читай - потерпел поражение от первого, не говоря о том, что это был всего лишь пёс – не хотелось тем более. Протянутая же рука Мариан, предлагающая помощь – застигла врасплох ещё внезапнее: казалось бы, даже соседство клейм с воздухом причиняло боль, что уж говорить о прикосновении? Фенрис не переваривал никаких контактов, ни в плане доверия окружающим, ни тактильных. Его руки умели только сжимать эфес двуручника, так крепко, будто цеплялись за край пропасти, да, как выяснилось, ещё сжимать и бутыль вина, отправленное в краткосрочный полёт, чьё бьющееся на мириады осколков о стены стекло будто разбивало его оковы, от которых он уже три года как после побега от Данариуса должен был быть свободен, убавляло пыл. Не без усилия, не физического, скорее волевого, протянул руку навстречу, позволяя помочь подняться себе, просто потому что по-прежнему не хотел выглядеть неблагодарным. Прикосновение обожгло болью, как обжигала сталь, раскалённая до бела, коснувшаяся глубокой раны на его теле, остановившая обильное кровотечение, спасшая ему тогда, на Сегероне, жизнь. Но эта боль была похожа и на ту, что он испытывал, когда эта дрянь Адриана ошпарила его кипятком просто потому что ей показалось, что раб её учителя нагрубил ей. 
— Я уже говорил тебе, что не стеклянный. Не разобьюсь, — взгляд упёрся в корзинку, своим видом отдававшую домашним теплом. Тем, чего нет и никогда не будет в этом имении. Да разве он знал, как оно выглядит? Знал, как пахнет. В ноздри ударило мало с чем сравнимое сочетание запаха псины и знакомых фруктов. Излюбленных. Как только Фенрис поднялся на ноги, Мариан, ни капли не скрывая и не стесняясь вытирать слюну о штанину, в отличие от него вчера, или позавчера - во времени затерялся, нагнулась к корзине, схватив полотенце и протянула ему. Он не ошибся: она действительно принесла яблоки.
— Целебные свойства, — эльф почти хмыкул, машинально повторяя, но не отвлекаясь от яблок, нехотя принимая полотенце, не шторкой же вытираться, — Расскажи об этом своему приятелю-одержимому, быть может он одумается и перестанет подвергать опасности окружающих в своей нелегальной лечебнице! Хотя больше его вывела из себя мысль о треклятой магии, чем полотенце, пахнувшее свежестью, не в пример всему в этом месте, или что-то ещё. Вспыхнувшее вспышкой и исчезнувшее так же быстро, как и возникло. Рука, сжимавшая полотенце, потянулась к виску. Фенрис пошатнулся. Яблоки, одно за другим, катящиеся и прыгающие по грязи, раздавливаемые под копытами лошадей, запряжённых в мрачного вид повозки, перевозящих кого-то. Кого-то, закованных в кандалы. Это не было воспоминанием. Не тем, которое у него отняли, которое он забыл. Но тем, которому он до этого будто бы не придавал значение. Почему-то оно будто было бы важным. Но уже неважно – тут же сделал вид, что якобы оттирался от проявления то ли любви, то ли голода, собаки. Но Хоук тоже была магом. Магом! Да, пока не похожим на Данариуса, но всё равно магом. Ощущение того, что он променял шило на мыло – не отпускало, поэтому, он, скорее всего, неудачно, попытался отмахнуться от этих мыслей, переводя тему в полушутку:
— И тогда Малыш точно станет Шашлыком. Говорят, этот маг – тот ещё кошатник, — пёс, жалобно заскулив и развернувшись, начал усиленно рыть яму, закапывая ноги эльфа невидимой землёй. И только Фенрис, одарив пса самым скептично-настроенным взглядом, собрался возмутиться по поводу «как ты меня только что назвал», как это нелепое выяснение отношений прервал протяжный рёв. Желудка, испытывавшего голод, взвывшего на аромат яблок.[AVA]http://savepic.ru/14522416.png[/AVA]

Отредактировано Fenris (2017-06-20 21:23:15)

— Помогает?! — эльф едва не вспыхнул, как щепка, взметнув руку по направлению к Мариан, указав на неё пальцем с едким и режущим «это не оправдание!». Но не взвился, дёрнувшись, только скрежетнул зубами, разразиться гневом и окончить тираду помешал судорожный вздох. Бочина, демон бы её побрал, на пару с клеймами болели, уличая и пресекая каждую попытку резкого движения. Конечно! Разумеется! Он же сейчас находился в одной комнате с магом! Было бы неразумным ожидать от неё понимания. И как же он мог так просто взять и забыть. Мог ли он с уверенностью сказать, что она другая? Ни да, ни нет. Все маги одинаковы, все на одно лицо. Умелые или нет, все в итоге идут по накатанной дорожке.
— Извини, — нехотя и невнятно пробурчал, отступив на этот раз назад. Что это? Совесть? — Я начинаю забывать, что ты маг. И, пожалуй, зря, —  отвёл взгляд. А ведь он только сейчас начал замечать за собой, что абсолютно все его разговоры сводятся к ненависти по отношению к магии. И тому была причина. Потому что магия отравила ему жизнь. Потому что магия не могла быть иной. Потому что он всегда был откровенен. По крайней мере, с теми, кто спас ему жизнь. А таких было – если пересчитать, то было многовато и пальцев одной руки. Не до конца, но пытался. И начал замечать скорее всего оттого что ему по какой-то неведомой причине не хотелось задевать Мариан. Будь неладно это ощущение даже не благодарности, а того, что он в долгу перед ней. Задевались эти её чувства или нет - ему было неизвестно. Но он точно знал одно. Что говорил правду. Что говорил о том, что испытал на своей шкуре, о том, что видел своими глазами. Ничего хорошего магия не приносит. И чем раньше это поймут этот маг, одержимый не только демоном, но и правами других магов, у которых не должно быть никаких прав просто потому что они опасны, и эта наивная долийская дикарка, не гнушавшаяся, по всей видимости, магии крови – тем лучше для них же. Что до Мариан - Фенрис надеялся только на то, что она уже это понимает. О том, что она была в безопасности. В круге магов. И от других, и от себя. А остальные – в безопасности от неё. Но Хоук он не станет этого диктовать. Не сейчас. Все эти мысли угнетали. Даже голод причинял дискомфорт.
Пёс на пару с хозяйкой уставились на него так, словно произошло что-то не пристойное, из-за чего заранее заготовленное, но так невысказанное вслух «у тебя, наверное, много дел, тебе пора, не буду отвлекать» - само собой улетучилось, оставив ощущение, что теперь уже точно не отвертеться, да и на пса не свалить. С таким то выразительным взглядом. На гнев же Хоук эльф всего лишь коротко усмехнулся, от недавней злобы не осталось и следа. Ему было интересно – она всегда говорила, о чем думала? Видимо, да. Хотя… Честно говоря, на секунду Фенрис было решил, что Хоук, наклонившаяся за яблоком, тут же предложит его ему, но не тут то было, откусила сама, хрустнув так, что сок брызнул, да запахло ещё пуще прежнего. Эльф, скрестив руки на груди, так и с полотенцем в руках, больше для того, чтобы пресечь дальнейшие непроизвольные буйства собственного желудка, отдававшие в залатанный бок, сглотнул. Малыш сглотнул громче, переступив с лапы на лапу в ожидании. Оба перевели взгляд на Хоук.
— Жил один магистр в Минратосе – всё говорил о целебных свойствах вина и то и дело алчно косился в сторону орлейских виноградников, — передразнил, и даже не упомянув вместе с этим самым магистром магию крови в одном предложении. Но, видимо, ферелденке было явно не до шуток и не до сарказма, судя по тому, с какой настойчивостью и грозностью та указала на дверь, подхватив корзинку с… до него только дошло. С гостинцами? И от этого осознания отчего-то стало не уютно. Не по себе. Хватит на сегодня. Фенрис не желал больше продолжать этот разговор. Тем более, куда-то идти. И даже упоминание о долге на этот раз не помогло.
— Это очень любезно с твоей стороны, но тебе лучше… — внезапно грохот чего-то переворачивавшегося вверх дном позади – оборвал фразу на пол пути. Меньше секунды, разворот, в голове ничего кроме охотников, рука инстинктивно метнулась к спине, но обнаружила только воздух вместо рукояти меча. Выдох облегчения – это псина Хоук нырнула в груду хлама, сваленную в углу, и зажав в пасти нечто похожее на пернатое, побежала навстречу хозяйке, явно будучи собой довольна, махая хвостом. Попытка изменить жизнь, начав с занавесок и распахнутых окон, тут же смутно отразилась в голове, и судя по всему, оказавшаяся не самой удачной. Он точно помнил, что глаза тогда ослепил, точно выколол, яркий свет, и тот, кто проходил внизу под его окном точно расслышал отборные тевинские ругательства, да и сверх того непонятно откуда взявшийся и залетевший внутрь голубь капал на извилины - пришлось даже приложить некоторые усилия, чтобы избавиться от него. Ну а туша птицы, брошенная в углу… Чего ждать от эльфа, в «доме» которого неделю валялся самый настоящий и вовсе не голубиный труп. К слову, через эту самую неделю пришлось всё-таки убрать, но только потому что тот начал смердеть.[AVA]http://savepic.ru/14522416.png[/AVA]

Отредактировано Fenris (2017-06-20 21:23:12)

Эльф уставился на пса с таким отвращением, будто дохлая птица была в зубах не мабари-горе-охотника, а в его собственных. Но не надломленная тушка со свисшей вниз головой и расправленными потрепанными крыльями, с одним зажатым в пасти – заставила его хмуриться. Богатый опыт. Собственные воспоминания. Не опять, а снова. Он ведь знал. Брошенные Хоук слова не несли в себе злого умысла, да вот только два из них, выцепленные из контекста, растеклись ядом во рту, и наполнили клейма тяжестью. Да услышит тот, кто слушает, только то, что хочет слышать. Не хотел, но будто только этих слов и ждал. Ждёт каждый раз, чтобы с цепи сорваться, не для того, чтобы что-то кричать и кому-то что-то доказывать, а чтобы пробить грудь рукой и вынуть всё содержимое.
Где-то в стороне по полу до сих пор катилось, подпрыгивая, выроненное надкусанное яблоко. Лунка от укуса Мариан вращалась по окружности, пока фрукт не врезался в стену и не отскочил, остановившись в паре шагов от Фенриса. Осторожно склонился, придерживая ладонью раненный бок, подобрал с пола наливной спелое яблоко, поднялся, повернулся к Хоук, подбросил плод одной рукой в воздух, после чего тут же поймал его. Глаза Малыша так и запрыгали в след, будто за кожаным мячиком, но из пасти добычу всё же не выпустил. Всё для Хоук, забравшей сейчас трофей, брезгливо разглядывающей, держа на расстоянии вытянутой руки.  Всё ради хозяина. Эту мантру он не понаслышке знал. Исполнял это всё.
— Твои слова да магистрам б в уши, —  ответ не отражает всей той тяжести, что навалилась на душу. В Тевинтере фраза «домашний любимец», носила совсем иной смысл, отличный от общепринятого.  Голод надолго вдавливался в память сводящими живот болями, Фенрис опускает взгляд на яблоко, крутит его в пальцах, пока Мариан раздумывает, как избавиться от подарка своего любимца, припоминая, что были в его жизни времена, что за один кусок он бы отдал многое. Сам Данариус редко морил его голодом – вдруг игрушка испортит внешний вид устрашения, но и вдоволь своего раба никогда не откармливал, а вот его сподручные… не гнушались всякий раз указать ему, предмету, на положенное место. И снова жгучей ненавистью всплывает Адриана, не дававшая есть, не дававшая спать, просто потому что мучая его, получала удовольствие. Пальцы незаметно вдавливаются в яблоко. Нет, он больше не должен позволять этой ненависти снедать его.
— Некоторым рабам и не такое есть приходится, — вытирает запястьем от песка и налипшей грязи тонкую кожицу, — Если вообще приходится, — подносит ко рту, вдыхая запах, от которого сводит внутри и, едва помедлив, откусывает кусок в том месте, где поспешно бросила грызть это яблоко Хоук. Да вот только эта женщина, перебросившись парочкой слов со своим псом, после этого выдала сравнение, предварительно окинув убийственным взглядом, от которого чуть не подавился этим же яблоком уже он сам.
Опешил. Да при чём тут вообще её брат? Фенрис ничего не имел против Карвера. Нет. Имел. Он не жаловал все эти  надуманные проблемы и постоянные жалобы Хоука-младшего на пустом и ровном месте на жизнь. Да, у него умерла сестра, и Фенрису  даже было искренне жаль, но Карвер, кажется, забывал, что кроме этого у него есть ещё и другая. А ещё – мать. Если бы. Если бы у него были сестра и мать – он бы отдал им всё. Без раздумий. А этот ферелденец только и знал, что строить кислую мину, придумывая сказки о том, как тяжко и горестно живётся младшим в тени старших.
— И оказывать её будешь ты? Или маг одержимый? А может, долийский изгой? Хочет знать, в чём дело. Да ни в чём. Кулак невольно стиснулся – яблоко с хрустом раздавлено, в ладони вспенился сок. Так она действительно хочет знать? "Я - беглый раб" и "я - не раб" с искрами посыпались одновременно в голове со всех сторон. И в этой внутренней борьбе сейчас не выиграть ни одной из двух. Для неё, для Хоук, что - всё это было нормально? Предлагать помощь если не каждому встречному, то ему, от которого у неё могло появиться столько проблем, что потом не оберётся. Фенрис не понимал, что ею движет, почему, почему она такая, и почему поступает так, как поступает.
— Знаешь, я... не привык, что ко мне захаживают вот так просто, — странно, как трудно иногда подбирать такие лёгкие слова, — Не для того чтобы, посадить на цепь, а потом содрать кожу ради лириумных меток, живьем. А с яблоками в руках.
[AVA]http://savepic.ru/14522416.png[/AVA]

Отредактировано Fenris (2017-06-20 21:22:54)

И всё то у неё было просто, в этом была вся Хоук? Фенрис не знал. Знал только то, что она была умелой магессой, что личная выгода для неё была необходима, но второстепенна, если не третье-. Ничего больше. А дальше мог лишь судить по тому, что имел. «А почему бы и нет» - так тихо и шепотом. Примерно этим же руководствовался Данариус, когда убивал мальчика, которому не стукнуло и десяти, чтобы подпитать магию крови и блеснуть на приёме перед своими дружками-сенаторами из Магистериума. Перерезал горло. Только и всего. Всего лишь. Щадяще, почти ни капли не зрелищно в сравнении с иными шедеврами расчленения, бесчинствовавшими за запертыми дверями его потаённых комнат. И это было удивительно, ибо чем более жесткой была смерть, чем сильнее была боль, причиненная жертве в ритуале магии крови, чем сильнее она корчилась в агонии - тем сильнее от этого становились заклинания этих иродов. Так может, Данариус просто тоже помогал окружающим? Безусловно. Поддерживать статус себе и своему окружению, пользоваться неслыханным влиянием даже не будучи альтусом. Просто жизнь этого ребенка, даже не раба, что была дешевле любого предмета, была для него настолько не значимой, что в его обиходе это было сравни муху раздавить. Но немногие знали, что по-настоящему блистал он лишь за закрытыми дверями. Ещё меньшие – становились молчаливыми свидетелями, как Фенрис, скованные полным контролем и беспомощностью своего положения. Разумеется, магия крови была запрещена в Тевинтере, но какого магистра это волновало? Только мёртвого, а значит, уже и не.
Мёртвая птица рухнула вниз из разжавшихся женских пальцев, казалось бы таких хрупких. Обман зрения. Рухнула так, как обычно рушится надежда. С точно таким же звуком. С каким она разрушилась для него. Первая и последняя. С менее тихим, с более гулким. Тяжёлым. Не на камень. На землю, сплошь опутанную лианами. Не один раз. А десять. Двадцать. Тридцать. Не сбился со счету, попросту не считал. Мабари не растерялся – тут же подхватив тушку за крыло и скрылся долой из комнаты, перед этим оглянувшись на хозяйку, являвшейся его целой жизнью. Вдруг остановит, потреплет по холке? Уязвлен тем, что та не приняла дар, не похвалила за добычу? Неважно. Слышно было лишь, как две пары лап перебирают ступеньки и отдаляются вниз, глубже к нижнему холлу.
— Потому что нет. Ты не понимаешь. Магия творит страшные вещи, Мариан, — и ей, действительно, об этом лучше было не знать. Подобное обычно не желают даже врагу, но Фенрис не только желал, но и проделывал лишь отдалённо подобное с ними, на их жестокость и равнодушие отвечая двукратно.
Корзинка с яблоками водрузилась на пол. Хоук устало прикрывает глаза и трет переносицу, награждённую шрамом и красным штрихом – сразу же вспоминались Воины Тумана, разукрашивавшие свои тела и лица мертвенно-белым тальком, сливавшиеся с туманом, становившиеся благодаря этому обычаю его частью. И всё-таки стало интересно, каким бы выглядело лицо Хоук - чистое, без рукотворного цвета крови, размазанным по носу. Наверное, меньше бы напоминало вид непослушного упрямого мальчугана с взъерошенными нестрижеными волосами. Фенрис заёрзал. После сцены с раздавленным яблоком ему стало неуютно, если даже не стыдно - стоять на одном месте. Так он отплатил ей за яблоки. Резко сорвался, будто собравшийся вышагивать в зад-вперёд но проделав несколько шагов, остановился, так же резко развернувшись к Хоук, как и отвернулся. Постоянно забывал, что резкие движения болью отдают в бок.
Уже было смирился с тем, что никуда они не пойдут, мысленно подивившись – а разве куда-то с ней собирался вообще? Решил, что уйдёт лишь она, потому что сам всегда поступал именно так, не иначе. Когда уставал, когда что-то раздражало, угнетало, снедало. И даром, что это «всегда» являлось всего лишь тремя годами, а это его «уходить» больше напоминало сбежать да скрываться.
Когда Хоук неожиданно заговорила, тоном, которым обычно рассказывают тайны, с которыми не принято делиться, Фенрис внимательно вслушивался в каждое её слово, соотнося с тем, как оно отражалось в её мимике, дрожало на размыкавшихся губах и опущенных веках. Поразительная искренность. Пусть воспоминания и голос этой женщины были наполнены горечью, ему нравилось слушать её, неподдельно рассказывавшую о том, что было в её жизни «до». Но она ошибалась. Разве ему было страшно? Разве он чего-то боялся? Точно не смерти. И не отсутствия свободы, потому что лёгкой рукою предпочел бы неволе смерть, словно выход. И всё же он был по-прежнему жив, и всё ещё не был свободен. Ещё нет. Даже та подозрительная ведьма на расколотой горе прознала об этом, каким образом – знать точно не хотелось.
Тем временем, четыре лапы снова заперебирали по комнате, на заднем фоне, пока Мариан рассказывала о наболевшем. О своём. Грозная челюсть с клацаньем зубов сомкнулась на плетеной ручке, пёс, аккуратно, чтобы не раскачать и не выронить, или ненароком не прогрызть, незаметно уволакивает в зубах злополучный гостинец, туда же, вслед за тушей птицы.
Слова Хоук невольно напоминали, как сам он урывками спал, где приходилось. В лесах, в захудалых  тавернах и трактирах, в трущобах, на крыше домов, прячась, заметая следы, оглядываясь то и дело, скрываясь. Пока ему не надоело. Пока не сбросил с себя тряпье, скрывающее отметины, пока не решил, что довольно. Он убеждал себя, что это вызов. Пускай приходят. Пускай попробуют схватить и отправить его назад, если осмелятся. Но в глубине души не переставал вопрошать. А не слишком ли он устал от этой травли. Больше не смотрит на Мариан, с медленным шагом отвернулся, разглядывая занавески в узор в пятна из крови. Да. Теперь ему совершенно ясно. Кажется, они с Хоук действительно были в чём-то похожи. Хотел бы он рассказать в ответ о том, как жил он. Но не мог. Говорить о том, чего у него не было, потому что было отнято. Магией и Данариусом. Потому что осталось одно только «после», которое он с радостью бы забыл, не то, чтобы стал говорить и делиться. Да, они были похожи. Но это… всё равно было не оправданием.
— Я не предам тебя, если тебе станет от этого легче, — Фенрис отвечает после недолгого молчания. Отвечает настолько искренне, насколько был и прослушанный монолог, — Но… Хоук, если ты пресечешь черту, после которой возврата уже не будет, я просто молча вырву твоё сердце, — вот так просто, произносит жестко и бескомпромиссно. Но это не звучало угрозой или упаси Создатель (в чьём существовании Фенрис, к слову, очень сильно сомневался) гневно. Констатация факта. Того, как оно всё будет. Он не собирался произносить этого вслух, ни сегодня, ни завтра, никогда, но раз уж речь зашла о конкретных магах, творивших конкретную магию, ту, которую он презирал и ненавидел, ту в которой Мариан, по всей видимости, не видела ничего плохого -  то должен был быть предельно честным. Почему? Потому что Мариан была честна с ним.  — Но где пролегает эта черта? Пересек ли её маг, одолживший своё тело демону, которого называет духом, дабы оправдать себя? Этой своей одержимостью он помогает людям? И ты веришь в это? Как далеко он зайдёт дальше, если даже демоны его не останавливали? Пересекла ли её долийка, заключившая сделку с демоном в обмен на эту магию? Разве не поэтому её изгнали? Потому что она – опасна? Где гарантия, что своей крови ей будет достаточно? Что однажды она не вырежет весь эльфинаж в поисках силы, или в попытке разгадать "тайны предков" или что там в её дурной голове? Ты можешь гарантировать это? Нет. Маг ты или нет, неважно, мы не выбираем свою судьбу, Хоук. Но выбираем, какой дорогой по ней идти. Эти двое – выбрали свою. Помяни моё слово, до хорошего она их не доведёт. Ни одного из них. 
Кажется, ни с кем он так долго не разговаривал, никому не посвящал так много слов со времён побега с Сегерона. Быть может, всё дело было в том, что он попросту боялся доверять. Боялся быть преданным. Но как мог страшиться предательства тот, кому было неведомо само понятие дружбы. Тот, кого некому было предавать. Тот, кто в конце концов, сам оказался предателем, и в этом винил не столько себя, сколько бывшего хозяина только потому что иначе бы просто свихнулся.
— Я сочувствую тебе. Но если бы ты видела то, что видел я, что творили демоны и малефикары, поверь, ты была бы иного мнения о своих «друзьях». И о своём «даре» тоже, — кажется, поставлена жирная точка. Кажется, говорить больше не о чем. Потому что как бы ни трогательны были её слова, как бы при всём при этом он не уважал их, это не было для него достаточным аргументом неправоты собственных взглядов и принципов. В огромной и оттого пустой комнате ненадолго водрузилась тишина, посреди которой четыре лапы быстро-быстро перебирают, бередят тупыми когтями пол. Вытянутая, с вываленным языком от частого дыхания морда, цап, и хватает за лодыжку Фенриса, и сразу тащит на себя, оттягивая к лестнице.
— Куда ты меня тащишь?! Да что сегодня с твоим псом, Хоук? — от неожиданности, эльф чуть было не оступился, выругнувшись на тевине и пытаясь отобрать свою ногу обратно.
[AVA]http://savepic.ru/14522416.png[/AVA]

Отредактировано Fenris (2017-06-20 21:22:44)

С толчком массивной двери ржавые петли жалобно и протяжно скрипнули, открывая взору узкий лаз, ведшим вниз вереницей крутых ступенек, каждой выщербленной будто ухмылявшимися да только и ждавшими, когда ступавший по ним оступится. Пусть выкусят. Сквозняк, накинувшийся из щели, едва не загасил факел, обрамив пламя тревожным трепетом. Когда Фенрис вызвался спуститься за крупой и прочими съестными материями, обнаруженными вчера ими же, Мариан, как ни странно, не стала возражать, уступив всего-то после пары доводов (как обычно, не растает, не сахарный). То ли не хотела снова встречаться со сколопендрами, то ли неприятный осадок коробил не только его - эльф не особенно разбирался в женщинах, а может, дело было вовсе не в них, а в простом, человеческом. Но о том, что у противоположного пола, независимо от расы и возраста, в голове порою творится одно неладное да непонятное - в тавернах да по углам он вдоволь наслушался. Хотя он бы ещё мог поспорить насчёт следовавших Кун косситок.
В подвале по-прежнему пахло пылью, сыростью, плесенью и, кажется… воспоминаниями. Но вчерашними ли? Что-то в этом всём было до звона в ушах знакомым и мерзостным. По дороге к искомому, между попытками пригнуться – в паутину бы не вляпаться, мысли лезли всякие. С каких это пор его волновало, заденет ли он своими речами мага - то и дела плевался в свою сторону. А ещё о том, что слова Хоук, равно как и вопрос о значимости магии, он так и оставил без ответа. Не потому что их прервала отнюдь не маленькая псина по кличке Малыш. По иным причинам. По тем же, по которым не хотелось рассказывать и о Сегероне. То, что там произошло – осталось там же, на острове. Разговор, состоявшийся наверху, пусть тоже там, наверху и останется. Эмоции, даже самые тяжёлые, из головы у Фенриса быстро выветривались, он имел обыкновение вспыхивать быстрее, чем огонь под ладонями у той же Мариан, побушевав штормом и бывало даже, натворив делов похуже пары разломанных табуреток, спустя какое-то время пыл свой унимал и остуживал. Разве что сейчас поймал себя на том, чего раньше наблюдалось не особенно - что отчасти, сожалеет о сказанном.
Эмоции уйдут в любом случае, но останутся слова, и надолго врежется в память это её выражение. Сказать о том, что лицо Хоук, молчаливо отрицавшей, отвергавшей, качавшей из стороны в сторону головой, тогда омрачилось так, будто словами можно было убить – ничего не сказать. И всё снова лавиной скатывалось к одной и той же пропасти: чтобы убить - порою магам не нужно было даже слов, достаточно было только одной мысли, одного намерения, чтобы испепелить кого-угодно, поразить молнией или придавить глыбой, не оставив и мокрого места. Убить - это так легко, убить - это просто, жизнь слишком хрупка и оборвать её можно тупым ножом и пущенной стрелой, да хоть голыми руками, чем угодно. Но магия, в отличие от заточенного металла, давала то, что ни одно оружие дать не способно. Она развращала, наделяла ощущением избранности и всемогущества, перед которыми даже самый острый клинок был бессилен, и стрелами хоть истыкайся. Не ненависть к магии для него имела значение, ставшая безразборно презираемой. Да, этот эльф много чего имел против магии и тех, кто небрежно с ней обращался. И, да, этот эльф же даже готов был признаться, если не в слух, то хотя бы самому себе, что Хоук пока что, не была похожа ни на одного мага, на которого жизнь его напарывала. Чего он не мог сказать ни об Андерсе, ни о Мерриль уже нашедших для себя удобные отговорки - им сойдут любые причины для оправдания опасного пути, сходить с которого они явно не имели намерения. Власть, справедливость, защита или месть. Даже если мир от Порождений тьмы спас маг, это был вовсе не повод забывать о том, что именно магия погрузила мир в хаос, породила скверну, что именно магистры с их алчностью положили начало Морам. Эта заслуга не считается. Аннулируется содеянным. Пусть об этом твердила Церковь, почитавшая Создателя, на которого Фенрис чхать хотел. И тем не менее. Не магия имела значение для Фенриса. Только жизни, отнятые и покалеченные этой самой магией. Жизни рабов, чью кровь фонтанами проливают магистры в ублажении своего могущества да на потеху узкой публике. Только магия была способна порабощать, и Тевинтер, обитель магократии, единственное государство на всём материке, где было узаконено рабство, где только эти самые рабы и не использовали магию крови – тому подтверждение. Сколько раз ему возражали, что не стоило ровнять всех под одну гребенку. И каждый раз он убеждался в обратном. Дай магу свободу – и он тут же уподобится в своей вседозволенности магистру. И никто не убедит Фенриса в обратном. Эту истину он не просто видел своими глазами, эту истину ему насильно вплавили под кожу, вместе с нестерпимой вечной болью и ненавистью.
Со вчерашнего дня здесь мало, что изменилось – пепел по-прежнему взвивался от каждого шага, под которыми временами хрустели сожённые хитиновые панцири – приходилось зажимать нос и рот, подавляя приступ кашля, да размахивать перед лицом рукой. Стеллажи по-прежнему были завалены толстым слоем пыли и непонятными мешками да склянками. Ему не составило труда обнаружить мешок с крупой, как песок сочившийся вчера сквозь пальца Мариан, зачерпнувшей горсть. Фенрис невольно повторил это движение, попутно вытащив из-за пазухи мешок поменьше, длиной с его локоть. Осмотрелся. Высмотрел неподалеку небольшой железный ковш, коим и наполнил его почти до краев. Запахло не только прелостью, но и молотым зерном – закинул в рот, пару дробинок, и пожалел – невкусно, вязало рот, от чего желудок ещё яростнее начал бунтовать. Поочерёдно осветил каждый из заставленных стеллажей в поисках соли – нет ничего противнее пресной еды. От некоторых мешков несло рыбой. Фенрис буркнул и невольно поёжился – ненавидел рыбу, но в бочонке неподалеку и впрямь ютилась соль, завернул щепоть в листовку с гербом Киркволла и положил в карман. Что на ней написано он не знал, так и не научился читать, разбирая лишь отдельные буквы. На общем он знал разве что как писалось «Данариус». Только эти символы мог разобрать. Резко развернулся - снова померещилось, что из-за тёмного угла, куда не достигал свет факела, за ним кто-то пристально наблюдал, но не было ничего, кроме пыли в тёмном углу. Снова показалось. Не сказать, что это его напугало, но желание покинуть это место только окрепло. Того глядишь и в конец превратится в параноика.
Выбравшись из подвала, тихо ступая босыми ногами, а потому незаметно проникнув на кухню, Фенрис, в одной руке сжимая мешок с крупой, прислонившись спиной к стене, стал наблюдать за стоявшей неподалеку от него, но спиной к нему Мариан, занимавшейся яблоками и препиравшейся со своим мабари, снова притащившим ей почившего и уже порядком потрепанного голубя. Забавное зрелище. Это был именно тот редкий момент, когда Фенрис не видел в ней мага-отступника, да и вдобавок, наемницу, крушившую посохом направо и налево головорезов и, судя по всему, обладавшую умопомрачительным талантом вляпываться в истории буквально на пусто месте. Видел только женщину, казалось бы, самую обыкновенную, знавшую, что такое мирская жизнь. То, чего сам Фенрис никогда не знал, а  если и знал, то попросту не помнил.
В камине с вертелом уже тлел огонь. Хотя этому месту повезло куда больше чем остальным комнатам, здесь всё равно было мало мебели. Когда-то белые оштукатуренные стены пожелтели и облупились, по углам были расставлены сети паутин самых разных размеров, узоров и мастей, а под ногами валялся мусор и раскрошенные черепки.
— Малыш явно хочет кашу не из яблок, - усмехнулся Фенрис, мабари тут же повернулся к эльфу и громко тяфкнул, – У тебя умный пёс, Мариан, – умнее некоторых её спутников, это уж точно. На самом деле, Фенриса восхищали эти животные, их смышлёность, сила и мощь. Даже при том, что он каждый раз ворчал при виде данного конкретного её представителя. Просто не привык к такой на себя реакции, да и все эти слюнявые «поцелуи», как выразилась Хоук. Мерзость просто.
– Я говорил тебе, что эту породу вывели в Тевинтере? Магистры. Говорят, что, когда Тевинтер вторгся в Ферелден, мабари перешли на другую сторону. Это только легенда, но мне нравится смысл: мабари посчитали, что варвары... приятней, чем маги, - и снова все его разговоры непроизвольно упирались в неприятный вопрос, грозивший разразиться наивысшей точкой недопонимания. Не этого он хотел, – Тевинтерские маги, - а потому неловко попытался сгладить острый угол, подходя к столу и водружая на него добытый из подвала холщовый мешок да кулёк с солью. – Верно, псина?  - пёс радостно залаял, виляя хвостом, и начал прыгать вокруг своей хозяйки, будто пытаясь вскарабкаться на неё и отвлечь от яблок. Голуби, по всей видимости, по его мнению, были гораздо вкуснее и аппетитнее.
[AVA]http://savepic.ru/14522416.png[/AVA]

Отредактировано Fenris (2017-06-20 21:22:29)

Едва ли Фенрис дёрнулся по направлению к пасти пса, чтобы по велению Хоук отобрать птицу, как тот грозно рыкнул и пригнулся, не желая отдавать добычу. Ладно – его взяла, но эльф окинул пса не менее упрямым взглядом. Как это говорят, от любви до ненависти один шаг – то рычит на него, то измазывает слюнями, демон пойми это животное. Хотя нет, демонов лучше не надо.  Фенрис только кинул вопрошающий взгляд на Хоук и пожал плечами. Как колоду не раскладывай, ему не хотелось остаться без руки. Мариан не захотелось бы остаться без пса. Хоть в чём-то они сегодня были бы солидарны, ибо при попытке отобрать у Малыша птицу, все дороги вели именно к такому исходу. Хозяйка-барин, пусть сама и разбирается.
— Я тебя не ненавижу, – эльф нахмурился, скрестив руки на груди, и казалось бы всерьёз восприняв шутливую подоплёку Хоук, обращавшейся непонятно к кому, то ли ко псу, то ли к нему, но лучше расставить было все точки куда надо, — Это просто… неважно, – дальнейшие попытки объясниться потерпели крах, поэтому на этот раз было уместнее отмахнуться, чем в сотый раз заливать это своё «не хочу казаться неблагодарным». Но если на чистоту, Фенриса попросту несколько напрягали эти шуточки, в духе вчерашнего «если ты хочешь, чтобы я называла тебя малышом». Хоть Мариан чаще всего подмигивала и улыбалась, он не мог разобрать, стала бы она его называть так всерьёз, если бы он и впрямь попросил, принимая её почти наглый и дерзкий вызов. Да, он, как выяснилось, был азартен, но это всё равно что блефовать с тем хитрым гномом с подвешенным языком, Варриком. Что-то подсказывало - лучше этого не проверять.
— Знала бы ты, какие сказки рассказывают отпрыскам магистров на ночь – вовсе не детские, но не будем об этом, – упоминание магистров грозило пуститься ему во все тяжкие, пожалуй, лучше заниматься этим мысленно: например, ставить под сомнение факт первого геройства, возможно ли одолеть дракона в одиночку? Начинали закрываться подозрения, что не иначе, как этот Дейн был магом, и тогда бы басни про шкуру волка всё объясняли. Фенрису не доводилось встречать магов-оборотней на своём веку, и хвала драконам, но по империи всё же бродили слухи, что такие маги существуют в лесах на юге материка. Каких только не бывает! Лучше б не было.
— А они действительно настолько преданы только одному хозяину, как ходят слухи? Рядом с Мариан, нарезавшей яблоки, он чувствовал себя неуютно. Забавно, кромсает на куски нелюдей в человеческом обличье, а как следует готовить – так и не научился, если только под этим самым «готовить» не подразумевалось стащить пару батонов хлеба, оставив пару медяков, а это порою всё, что было в его карманах, да поджарить на огне мясо, насадив на железный штырь (хотя с некоторых пор этот список можно было дополнить и откупориванием винной бутыли, даже без разливания в бокал). Порывался хотя бы выпрямить погнутые зубцы вилок, но вовремя осекся, припомнив, что не совсем тщательно наверху оттёрся от слюней и запаха псины, поэтому утянув со стола белое полотенце вместе с ковшом, который вроде был больше не нужен, эльф подошёл к бочке с водой и зачерпнул оттуда воду, — Я не бывал в Ферелдене, но говорят, что ферелденцы почитают мабари, и их статуи стоят на каждом повороте, - утопив в воде то самое слюнявое полотенце, а после, крепко его выжав, Фенрис начал вытирать им лицо и шею, — В Тевинтере я почти не видел мабари. Разве, что у пары магистров, цепные игрушки. Там все просто помешаны на драконах, бьюсь об заклад, если бы они не вымерли, то их держали бы вместо ручных собачек и подкармливали рабами, – Малыш возмутительно тяфкнул на заднем фоне, Хоук же, разделавшись с фруктами, больно ловко закидала всё необходимое в котелок. Хорошо, что Фенрис, в ответ на «давай я приготовлю кашу» сдержался, и не выдал вслух вертевшееся в мыслях «а разве ты умеешь готовить?», потому что, на самом деле, думал, что они пойдут в какой-нибудь Висельник и закажут, в прямом и переносном смысле, гремевшую на весь Киркволл кашу.
Закончив вытираться, эльф вопросительно выгнул бровь на вопрос о легендах. Без магии крови и ритуалов? И это в Тевинтере то, на его, считай, родине? Пошутила. Честно говоря, Мариан не была похожа на любительницу легенд. Скорее на ту, что рассказывала страшилки по вечерам младшему брату и сестре, и первого доводила этим до слез – так отчего-то представлялось Фенрису. Судя по его характеру. О Бетани он только на словах слышал. И ему правда было жаль. И неважно тут, была ли она магом. Фенрис жалел человека. Со слов Карвера, младшая Хоук не была плохой, а Мариан о ней не особенно говорила.
Ему не хотелось говорить ни о чем, что было связано с магистрами. Так, что, рассказать о кунари? Вряд ли ей было бы интересно слушать про коссита, узревшего высший смысл при виде стаи саранчи и основавшего Кун, просто потому что моча в голову ударила. Сквозь призму Тевинтерских хотя бы ещё раз можно убедиться в том, насколько была отвратна магия и магистры, а последние очень любили расхваливать былое направо и налево при любом удобном случае. О том, каким могущественным был некогда Тевинтер, и как бы он, даже сейчас, находись в относительном упадке, покорил бы южных соседей, не будь этих проклятых кунари. Слушал об этом, разнося на приемах у Данариуса по гостям вино, до жути пугая окружающих своим видом. Данариусу это нравилось: когда его гости считали, что его телохранитель нальет не только бокал, но и подаст сердце на блюдце. Кого угодно, кто Данариуса не устроит. Жаль, что сделать это без приказа своего «хозяина», ему в голову тогда не приходило.
Об эльфийских легендах Фенрис и вовсе почти ничего не слыхивал, да и не больно интересно было. Краем уха слышал разве что, как долийцы любили разоряться о том, какие плохие люди, отобрали у них всё, и, что ещё хуже – о том, что когда-то все они, эльфы, якобы поголовно обладали магией. Ничего общего с этими эльфами Фенрис не чувствовал. «Плохим» мог оказаться кто угодно, этот эльф не делил чернь сердца по признаку расы. Только вот на рынках рабов по понятным причинам было больше эльфов, чем людей, да и эльф никогда не добьётся справедливости в окружении тех, кто веками гнобил и унижал «плоскоухих».
— Легенды… – наконец, задумчиво повторяет в слух. — Я уже говорил, что весь Тевинтер сплошь и рядом улеплен драконами, поэтому то, что я увидел на Сегероне, меня несколько… поразило, - на секунду запнулся, вдруг обозлившись на себя, что вообще завёл об этом речь. Он уже успел пожалеть о том, что сболтнул об этом, потому что по-прежнему решительно не хотел вспоминать о том, какой ценой далась ему собственная свобода, цена, на куски кромсавшая всё его нутро, испепелившая ненавистью к самому себе. Но сказанного не воротишь, и от Мариан, слишком вчера интересовавшейся Сегероном, вряд ли после второго «не хочу говорить об этом», отделаешься,
— Там постоянно идут бои, но север острова, если ничего с тех пор не изменилось, не принадлежит ни Тевинтеру, ни кунари. И там, в непроглядных джунглях, вместо статуй драконов, ты удивишься – одни статуи грифонов, – он будто бы тщательно пытался выверить каждое слово, уставившись в одну точку, на то, как бурлила в котле каша, не желая говорить о своём побеге от Данариуса. Будто шёл по лезвию, один неверный шаг – и порежет болью, не удержит равновесия – и сорвётся, — Ты знала, что Серые Стражи были вовсе не первыми, кем оседлал их? Все грифоны были родом с Сегерона. Но по преданию, они навсегда покинули остров из-за древнего проклятья Нахара, принёсшего на остров туман, это место не просто так прозвали Землёй Тумана. В Тевинтере принято считать, что Сегерон почти всегда принадлежал Империи. На деле же они просто оккупировали его незначительные части, так и не сумев отбить у тех, кто населял его веками раньше, пока к делёжке не присоединились кунари. Местные жители передают друг другу сказания о том, как магистры, решившие решить проблему с нежеланием сегеронцев становиться частью Империи - просто вырезав их всех до единого, столкнулись с воином, которого не могли повергнуть, как бы ни старались. Они обрушили на него всю мощь известной им магии, воин был повержен, но его последние слова были о том, что даже после своей смерти он будет защищать свою родину. И тогда, его тело обратилось туманом, что и по сей день порой непроглядной пеленой накрывает весь остров. Говорят, грифоны мигрировали поэтому, но скорее всего, они просто вымерли, как и все остальные. Тем не менее, аборигены по-прежнему верят, что если грифоны вернутся обратно – это будет знаком того, что проклятье Тумана наконец-то снято и на их землях перестанет проливаться кровь.
Закончив свой рассказ, эльф заглянул в синие глаза Хоук едва ли не с вызовом, молча надеясь на то, что она не станет задавать ненужных вопросов. Кажется, сейчас ему снова хотелось, чтобы она ушла и оставила его одного. И на этот раз дело было не в Хоук и не в магии, а в нём. То, что он сотворил там, на Сегероне – было единственным, в чём он винил не магию, и даже не Данариуса, а только себя.
[AVA]http://savepic.ru/14522416.png[/AVA]

Отредактировано Fenris (2017-06-21 18:18:40)

Пёс, жалобно, но упорно порывавшийся выковырять птицу из плетёной, наглухо запахнутой крышкой корзины, был приструнён даже не словом. Взглядом. Хотел бы Фенрис пошутить мол «переходи на сторону не мага», но вряд ли Хоук бы подобное оценила. Это нужно было видеть. То, каким образом Малыш переводил взгляд сперва на хозяйку, потом на корзину, явно борясь с собой, в то время как первая возилась с крупяно-яблочным варевом, а эльф рассказывал «свою историю», попутно удивляясь, насколько запах подварившихся яблок был не похож на запах свежих. Особого аппетита не было, тело было ватой набитое, но организм по-прежнему требовал своё. Закончив промачивать и вытирать чёлку, он, оставив влажное полотенце на шее и придерживаясь за бок, едва от этого сморщившись, устроился на едва перекошенной, и судя по всему, чудом уцелевшей при погроме скамье. Застиранная, а оттого не такая грубая ткань, как могла бы быть, быстро нагрелась от его кожи, стала неприятной на ощупь. Тело снова горело, Фенриса обуяло дикое желание окунуть полотенце в воду по-ледянее и приложить ко лбу. Или окунуться в эту воду с головой. Но вот беспокоить Хоук не хотелось, он обязательно осмотрит и перебинтует рану, как только она уйдёт. Да только чистой ткани здесь не завалялось. Ничего, сообразит что-нибудь.
— И бессмысленная. Вся эта вера, неважно, в легенды или в Создателя… — эльф запнулся, на секунду усомнившись в правильности поднимаемой темы – соображать начал туго. И всё же скепсис тяжестью срезонировал в его голосе, как только слова завернули в сторону религии. Андрастианство в Вольной Марке было распространено не меньше, чем в Империи, но здесь имело совершенно иной окрас, который, к слову, устраивал эльфа больше тевинтерского, ибо просто-напросто не поощрял её под чётким осознанием опасности. Но даже если и так, мог ли Фенрис верить в того, кто не единожды отворачивался от своих «детищ», бросая их не просто на произвол судьбы, а на произвол магии, поработившей и угнетавшей их, сравнявшей их со скотом, порой даже на убой? Нет, он определённо не верил в Создателя. И слова его больше напоминали риторический монолог.
— Слабые этим снимают с себя ответственность за собственное существование, ища надежду там, где её нет. Сильные – этими словами оправдывают свои деяния, — и в Тевинтере всё это было заметно невооружённым глазом. Конечно, рабам не распевали Песнь Света, но чего только стоил завет Создателя о том, что магия должна служить человеку, а не человек магии. И этим пользовалась даже не Церковь, как её ещё называли в Империи – Чёрная. Этим постулатом вовсю разбрасывались магистры, считая лучшим способом заставить магию служить – заставить служить её именно правителям. Навершию власти. Самим себе. Надо же, какая удобная религия получается.
Но это совсем другая история, и кажется, рассказывая о ней, он мог всё испортить. Одним неосторожным, но считаемым верным словом взбаламутить неприятный осадок, который хоть и осел где-то на дне, но никуда не исчез вместе с этим.  Кажется, Фенрис всегда всё усложнял. Но не всегда нарочно. И прекрасно знал об этом. Но Хоук говорила то, что думала, и этого у неё было не отнять. Так стоило ли отнимать попытки быть настолько же искренним у него? По его мнению, было глупо верить в то, чего возможно никогда не было, и тем более в то, чего никогда не произойдёт ни при каких обстоятельствах. Грифоны уже как столетия вымерли, всё это были лишь пустые песни, хоть и захватывавшие дух, напеваемые перед костром Танцовщиками Тумана, хранившими легенды древности в живых песнях своего народа, и вдохновлявших своих воинов на борьбу за свою свободу.
Пока Фенрис топился в размышлениях, Хоук не на секунду не останавливалась в своих движениях, как маленький ураган заглядывая то в один запустелый шкаф, то скрепя дверцей другого. Он как мог пытался уследить за ней, но сложно стало сосредотачивать внимание. Ненадолго склонил голову, с силой потирая лоб и закрывшиеся глаза, будто стирая с них нечто грязное. Не утёртую собачью слюну, скорее лириум. Каша издавала запах куда приятнее той, что подавали в Висельнике, хотя, пожалуй, многое в этом мире было приятнее, чем в том лежбище злачных пороков. Хотя всё-таки если бы сам эльф взялся за готовку, то каша состояла бы просто из воды, крупы и соли, поминая о том, что рабы ели в основном пресную пищу. Соль и специи были дорогим удовольствием, как и магия крови - приходилось на чём-то экономить. Мариан же неустанно что-то искала, дабы плюхнуть в котелок. 
— Мы никогда этого не узнаем, — возможно, потому что Фенрис сам не особенно дружил с сослагательным наклонением. Много раз он пытался представить, какой бы была его жизнь, будь он свободным. В теории, сейчас он был почти-что, хоть и весьма условно свободен. Но это не давало ничего, кроме беспрестанной уже не игры в догонялки, в которой он всегда был убегавшим.
— Но будь так, то твой дом не был бы разрушен, — и тогда бы Ансо не нанял её, Хоук, для плёвого, как тот умело полоскал уши, дела. Тогда бы он, беглый раб, не осмелился напасть на бывшего «хозяина», а если бы и осмелился, то не понятно, чем бы это всё закончилось. И тогда бы Хоук не заявлялась к нему, когда её не просили, с таким лицом, будто они были знакомы уже как сто лет, с улыбкой и не всегда уместными, но меткими шутками, с псом без намордника (и очень зря), с корзинкой яблок в руках. Не реагируя на колкость и порой грубость его слов. Не замолкая ни на минуту, даже, когда, казалось бы – было больше не о чем говорить, изливая на него неумолимый поток из слов, рассказывая о мелочах, которые как-то незаметно согревали что-то в глубинах его почерневшей и уставшей от погони и ненависти души. Не ушла, к примеру, даже  вчера, когда ему хотелось (на самом деле, всегда) просто отгородиться, отринув всякую помощь, пусть даже в него пырнули кинжалом. Ведь и впрямь не было повода, чтобы «только и делать, что сидеть в четырёх стенах и ждать, когда случится что-нибудь исключительно ужасное». Кажется, прошёл всего какой-то месяц, но если бы не Мариан… Демон бы побрал все эти если бы. Говорил же уже себе, что не стоит дружить с сослагательным наклонением.
С восклицанием о своей находке Мариан перестала греметь пустыми склянками – и как ей не страшно было совать туда нос. Фенрис полагал, что и где-то по шкафам могли засесть сколопендры, но решил, что его слух был ему дороже недостоверных предположений.
— Слышал, но не верил в это. Но после твоих слов… — для Фенриса это в какой-то мере стало откровением. Просто потому что до этого его настойчиво не покидало ощущение, что мабари были похожи на рабов. Ему казалось, что их поступки всецело зависели от веления хозяина. Они не были властны над своей судьбой и собственной жизнью. Слишком знакомо. Слишком дежавю. Эльф неосознанно кидает взгляд сперва на Мариан, склонившуюся над котлом, а потом на мабари, уже обихаживавшего запретный плетёный сосуд, прятавший в своих недрах законно-присвоенную добычу. Видимо, этот пёс был вылеплен из другого теста, нежели все Фенриса о нём представления, — Я думаю, они обладают свободой большей, чем мы. Некоторые из нас. Выбирая тех, кому они будут верны. Способные любить того, кого захотят.
И если с собаками всё было более-менее понятно, то вот её отношения с собственным братом он ну никак не понимал, но...
— Обижаться из-за пса? Fasta vass! В жизни не слышал ничего более глупее! Да и я..., - ком непонятного ощущения, который то и дело проскальзывал в общении с Хоук, снова застрял в горле, так что пришлось едва прокашляться. Это была... растерянность?  Замешательство? Стеснение? —... был бы рад, будь у меня такая сестра, - углы его рта едва приподнялись в улыбке, и всё же профиль Мариан, умолкший и притихший, озаряемый отбликами пляшущих и потрескивавших языков огня, вызывал настороженность.
—  Вчера ты спрашивала, не хочу ли я что-нибудь узнать. Предложение ещё в силе?  - он бы хотел спросить о том, каким был её отец, какой была сестра. Какой был она. Чем жила. Но, видимо, у каждого в этой комнате был свой Сегерон, оставшись наедине с которым каждый из них оставался безоружным. У каждого из них. Пожалуй, кроме пса, уличившего момент, когда на него никто не смотрел, перевернувшего чёрным и мокрым носом темницу заточения своей добычи и потащившим её к камину. Утешить расстроенную хозяйку видимо. А может, всё-таки это был последний для удавшегося ужина секретный ингредиент?
[AVA]http://savepic.ru/14522416.png[/AVA]

Отредактировано Fenris (2017-06-24 08:03:40)