За эти годы колдунья привыкла к такой роскоши, как возможность самой назначать время для любых бесед, но сейчас этой возможности ее нагло лишили, и кто - проклятая притворщица-святоша! Ох, как в груди кипело все от раздражения, как возмущенно фыркала ведьма, всматриваясь в ровные строчки на записке, с каким удовольствием сожгла ее собственноручно, позволив магическому пламени вмиг пожрать пергамент. Впрочем, успокоения это принесло мало, а причины для беседы вряд ли порадуют ее и вряд ли будут такими мирными, не закадычные они подружки, чтоб обсуждать новые магические открытия или забытую историю и недавно найденные реликвии и хроники. Подобная идея вызывала смех, а наличие подобного человека - скепсис. Разве что Дайлен... но сугубо практик, скорее бы он потащил ее смотреть на те руины, а не слушал рассуждения пространные о сущностях далеких и забытых. Какой-то части ее сущности было жаль. Какая-то довольствовалась искренним интересом сына.
Морриган знала, где пройдет встреча, но не была уверена, что та обойдется действительно без соглядатаев, а оттого не стала обращаться зверем, лишь прошла самыми дальними из коридоров, мимо пустынных галерей, стараясь лишний раз не попадаться даже слугам на глаза. Но зала, куда ее привел путь - была и впрямь пустынна. Шаги ведьмы почти неслышны, но присутствие ее ощутимо, подобно порыву ледяного ветра. Облаченная в одно из новых походных одеяний, которое кричит о сущности хозяйки - высокие кожаные сапоги, стянутые ремешками, тонкие штаны, обхватывающие стройные ноги и бедра, перьевая накидка, едва закрывающая грудь колдуньи, и сияющие украшения, призванные отвлечь своим блеском глаза несведущих, на груди Морриган, как и за несколько дней до того, возлежал зачарованный амулет с ониксовой фигуркой, ярко выделяющийся на ее алебастровой коже. Руки, стянутые кожаными беспалыми перчатками, пестрели заклепками, а недавняя безупречная прическа была сегодня собрана в простой высокий хвост. Беседа эта будет приватной, наряды доставят в ее имение позже, а дочь Флемет твердо намеревалась лететь день и ночь, не делая больших остановок и не давая себе передышек. Сердце ее тревожилось о сыне, а своим предчувствиям колдунья привыкла доверять даже больше, чем голосу разума. Тревога мага нечто большее, чем волнение какой-нибудь крестьянки или знатной дамы, наделенные истинным могуществом чувствуют изменения в этом мире, хотя и не все способны понять источник этого беспокойства.
Ведьма появляется за спиной Верховной Жрицы бесшумно, но не тешит себя надеждой, что бывший шпион и тайный канцлер не заметила ее присутствия, даже сейчас, в легком простом одеянии и с новым именем - это была все та же Лелиана. Опасный рыжий бард, которая не привыкла доверять ей, не менее опасной ведьме. Ах, старая «дружба» с годами полнится все большим ядом, что прячется все глубже. Но все же причины этой беседы волновали Морриган, хоть та и не подавала виду, но с тех пор, как ей открылась правда о матери, не было и дня, чтобы она не вспоминала данные обещания и голос, дрожащий от жажды мести. Ведьму не радовало это вынужденное рабство, как и стихшие голоса источника, ставшие шепотом на задворках сознания.
- Виктория Первая, - голос ведьмы полон насмешливой иронии, и желтые глаза ее сияют дерзко, подобные жидкому золоту, изысканным драгоценностям и зачарованным кристаллам, - приветствую я старую подругу, что за нужда свела нас здесь и что за новости столь важные, чтоб Верховной Жрице сообщать их лично?
Колдунья не стесняется ни капли, приваливаясь плечом к стене возле самого окна, и вызывающе складывает руки под грудью, от чего часть украшений на движение отзывается тихим перестуком. Привычка поддевать Лелиану была сладким приветом из простого прошлого, где всех их вел вперед Амелл, чьи пример и слово вдохновили, очаровали иль стали решающими для всех из спутников тогдашних. Было ли в той привычке старое соперничество, было ли презрение к любому из служителей церковных? Быть может. Но, вместе с тем, рыжая обманщица - ниточка ее прошлого, человек, хранящий воспоминания о дикарке из дебрей, впервые так много увидавшей, удивляющейся многим мелочам. Оттого и было в речах колдуньи скрытое довольство вместе с ядом, мнение бывшей убийцы мало стоило в системе ее ценностей, но новоиспеченная Верховная Жрица была часть чего-то большего, чем возможно высказать, а оттого Морриган закатывала глаза, дерзила, высмеивала, старалась жалить словами, отравляя старые раны и смущая ум давней знакомой. Но это так же было причиной прийти по первой ее просьбе сюда. Беседа будет не из простых, иначе быть не может, нет у таких двух разных женщин тем одних для обсужденья, а коль найдутся - то черное увидит белым из них одна, когда другая за красное признает цвет зеленый. Но в час бедствий, перед грозящею бедой, ведьма из глухомани прекрасно поймет рыжую старую напарницу, так же как и та будет вынуждена прислушиваться к ее словам и советам, что могут стать решающими.
Среди сияющего великолепия дворца они выделялись обе, нарядами, что так не подходят их статусу, но, вероятно, отражают гораздо больше суть. Сторонний наблюдатель, бесспорно, удивится, доведись ему увидеть эту странную картину - ехидно усмехающуюся ведьму, что запросто так и легко общается с их обожаемой великой Викторией, светочем, новатором, несущим столько любви и благости простому люду. Тем ярче выделялась своей дикостью колдунья, нарядом непозволительно открытым, дерзким, речами бархатными, но яда полными, глазами чаровницы. Как день и ночь, разнились эти двое, и оттого чудней и страньше было их мирное соседство.
