Мариан знала, что это должно быть больно.
Невыносимо, невообразимо, ужасающе. Но вместо того, как сердце должно разрываться на части, Хоук не чувствовала ничего.
Пугающее остекленение мыслей и чувств, невозможность охватить произошедшее, заковать в чёткое и ясное понятие, чтобы попытаться принять. Она смотрела в огонь, что плясал в камине и от игры его света по стенам и потолку кривлялись неровные тени, и теряла счёт времени. С ожесточением терла сухие, но раскрасневшиеся от усталости глаза, и не могла понять, почему просто не может заплакать.
Мариан знала, что можно и нужно плакать.
Но с тех пор, как она смогла разжать объятия, в которых качала умирающую, а затем уже окончательно и бесповоротно мертвую Лиандру, не смогла проронить ни единой слезы. Словно все вышло там, в затхлом подвале, вместе с немым криком, бессилием и отчаянием.
"Надо написать Карверу", — Создатель, легче прыгнуть в пропасть и попытаться взлететь, чем сделать это. Хоук не знала, какими словами ему обо всем рассказать. Мариан не представляла, как сможет теперь смотреть ему в глаза. И видела его, как на зло, в каждой тени и каждом своём отражении: холодный и осуждающий, пронзительно синий взгляд, поджатые губы, тяжёлое молчание.
Запуская пальцы в жесткие волосы, она до боли сжимает и тянет их. Поднимается рывком на ноги и пересекает комнату, остановившись у самой двери, так и не успев коснуться и повернуть ручки, но протянув к ней руку. На секунду ей кажется, что все было сном. Дурным кошмаром навеянным демоном отчаяния или страха, которых она никогда не видела, но была уверена, что хоть раз да слышала их шёпот в своих снах. В следующую секунду ей неистово захотелось в это поверить — всё не более, чем дурной затянувшийся сон. 
"Надо. Написать ему нужно. Сказать", — одна единственная мысль мечется по сознанию, как птица в клетке. Мариан делает шаг к письменному столу и рассматривает поднос из тарелки с едой, столовыми принадлежностями и маленьким графином. Как из тумана она вспоминает Бодана, тихого и учтивого, стучавшего и не получавшего ответа, а потом просто отворившего дверь и молча оставившего завтрак на столе.
Мариан почти что слышит голос Сэндала, а может он и звучит по настоящему там, за закрытыми дверьми, но стоит закрыть глаза и она видит безумца, что годами резал женщин, собирал из различных частей, как тряпичную куклу, свою идеальную невесту. Колдовство.
Хоук бьет кулаком по столу и рывком сметает с него поднос. Звон заглушает все прочие наносные звуки, вспарывает возмущенную тишину, на какой-то миг отрезвляет. Оперевшись ладонями на столешницу, она тяжело дышит, чувствуя как к горлу волнами накатывает тошнота. Ей мерещатся неровные швы и тяжелый запах крови, холодные синие губы и сдавленный шёпот: "Я горжусь тобой, доченька".
Мариан смотрит на свои руки и чувствует себя так, словно вся грязная. Грязь на её коже, в крови и душе. Колдовство.

[AVA]http://s1.uploads.ru/MJ5NW.jpg[/AVA]
[STA]+10 Дружба[/STA]

Выпрямляясь, Мариан провела ладонью по лицу, понадеявшись снять с себя паутину усталости. Ничего, всё это можно пережить, нужно только время — она была в этом уверена, хоть и чувствовала, что это может быть не более, чем самообманом.
Обернувшись на стук, прищурив болезненно припухшие веки, она несколько секунд боролась с собой и желанием слать всех лесом, прежде чем ответила:
— Да, заходи, — переступая через аляпистый натюрморт на полу из того, что должно было послужить завтраком, а заканчивало своё существование на ковре, и расползавшейся по ковру темной луже из вина, магесса вернулась к камину.
Видеть никого не хотелось. Сунувшегося вчера вечером Фенриса Мариан выставила за дверь, как только речь коснулась магов. Просто потому что не было сил это слушать и терпеть. Просто потому что он был в этот раз прав. Слишком сильно прав, чтобы она не могла не захлебнуться ответным и ставшим привычным: "Эй, я тоже маг!" Поиск виноватых, как попытка оправдать собственное бессилие, делал только хуже.
Мариан ещё не успела пожалеть о том, что наговорила ему и о чём накричала, только попросила Бодана, чтобы ее не беспокоили. Даже если на пороге появится Варрик.
Хоук не хотелось, чтобы её видели такой. В этом нет ничего постыдного, но раз она однажды как-то пережила смерть Бетани, то справиться и с этим. Как-нибудь сама. Только дрожь пробирает от воспоминания, что тогда нет-нет да можно было уткнуться носом в братское плечо и просто забыть обо всем: и о сгоревшем доме, и о Море, и о корабле, что переплывал Недремлющее море, и о сопровождавшей их всё путешествие бесконечной качке.
Упреки матери были острыми, словно иголки, но Мариан никогда не могла на неё за них обижаться, только злилась. Потому что бессильная злость была единственным, что ей оставалось.
Она обещала, что у них будет новый дом. Она хотела их защитить.
И теперь осталась одна среди пустых стен.
"Нужно написать..." — закрывая глаза и делая глубокий вдох, Хоук обернулась к вошедшему Андерсу.
Ей не хотелось никого видеть, но находились вопросы, на которые самостоятельно было страшно искать ответы. У Мариан не находится сейчас сил ни для слов приветствия, ни для вымученной улыбки.
— Ты когда-нибудь сожалел, что родился магом?

[AVA]http://s1.uploads.ru/MJ5NW.jpg[/AVA]
[STA]+10 Дружба[/STA]

Если сперва она кивнула, понимая и принимая ожидаемый ответ, то вот продолжение слов целителя вызвало чувства сомнительные. Бедственное положение магов в целом не давало сейчас им амнистии в глазах Мариан из-за поступка одного единственного сумасшедшего ублюдка. Сострадания закончилось, лимит сочувствия исчерпался.  Хоук не сомневалась, что за неё и в ней пытались сейчас говорить злость и боль, от того поджала губы и отвернулась к огню.
Пожав плечами на вопрос Андерса, Мариан обхватила себя руками, с силой сжимая плечи:
— Я... не знаю. До сих пор поверить не могу, всё это просто в голове не укладывается. С самого утра пытаюсь понять, как сообщить Карверу. И не знаю.
Хоук не знала что тяжелее всего: написание самого письма или тяжелое ожидание после. Она боялась, что может просто не получить ответа ровно настолько же, как и услышать обвинения или упрёки. Мариан знала, что виновата. И чувство вины и собственного бессилия давили на плечи и грудь так, что не хотелось дышать.
Сев у камина и подтянув к себе ноги, Хоук обняла колени руками, возвращаясь к тому состоянию и положению ,в котором была до прихода целителя:
— Я никогда не жалела, что родилась магом. У меня было хорошее детство, которое не портили даже бесконечные напоминания об осторожности и россказни о Храмовниках. Но этот талант не казался мне чем-то... постыдным. Отец всегда говорил, что его магия будет служить только лучшему в нем, а не поддерживать худшее. Этому он учил и меня. Но мама никогда не хотела Бетани той же судьбы и такого же дара. Она боялась за неё и частенько говорила, что я втягиваю их с Карвером в неприятности. Не с теми дружу, не с теми гуляю, не тем занимаюсь, — Мариан криво усмехнулась собственным воспоминаниям. То, что казалось таким важным в пятнадцать лет казалось сейчас сущей ерундой. Но тогда... — Я даже хотела сбежать, когда мне было шестнадцать и действительно ушла из дома. Собрала вещи и улизнула перед рассветом. Дошла до Редклифа, посидела на берегу озера Каленхад, посмотрела на башню Круга и вернулась домой. Мама кричала на меня в тот день как никогда раньше, обещала запереть дома до самой старости. Я никогда не видела её в таком гневе. И никогда больше не чувствовала, чтобы она по-настоящему беспокоилась обо мне. Последние годы мне казалось, что нас мало что связывает, кроме её упреков и моих обид. Но без неё так... пусто.
Мариан закрывает лицо ладонями, с силой трёт веки и за ними рассыпаются разноцветные искры.
— И какой от магии смысл, если нельзя спасти даже тех, кто тебе дорог?
Хоук не хотела спасать всех: целый мир, страну или город. Ей бы хватило и маленькой эгоистичной возможности отгородить от беды одну лишь свою семью да близких друзей. Но всесилие которым клеймили магов, было не более чем шелухой. Какой-то совершенно извращенной версией того, что бывает по-настоящему необходимым и нужным.

[AVA]http://s1.uploads.ru/MJ5NW.jpg[/AVA]
[STA]+10 Дружба[/STA]

Не винить себя?
Хоук дернулась, вскинула голову, но дружеской руки со своего плеча не скинула. Поджала губы, сумев проглотить возмущение, для которого не было ни оснований, ни настоящего повода, ни смысла.
Может быть, окажись она просто внимательней, все было бы иначе? Не игнорируй она слов Лиандры и её жизнь, в которую та пыталась хоть как-то вовлечь дочь, интересуйся хоть чуточку больше, чем было на самом деле... Просто делай она хоть что-то, а не вечно исчезай из дома в поисках неприятностей или приключений.  Окажись просто рядом... это ведь было не сложно, правда?
Только теперь поздно думать о "если бы".
— Много разного дерьма было за то время, что мы здесь прожили. Грязной работы в найме у Кровавых Клинков, бесконечные кредиторы дяди Гамлена, которые решили, что раз нечего взять с него, то можно попробовать сесть на шею к его внезапным родственникам. А будут ерепениться, так всегда можно пригрозить пустить одному из двоих кишки, чтобы второму наукой стало. Но каким уродом нужно быть, чтобы убивать людей ради того, чтобы отрубить кисть руки, стопы, пальцы или уши и собрать потом это все в... в... — образ женщины с лицом её матери, мертвенно бледной, с кожей покрытой трупными пятнами, шатающейся походкой делавшей шаг навстречу, протянувшей окровавленную, испещрённую кривыми шрамами руку, толкнул к горлу ком тошноты. Мариан замолчала, так и не подобрав подходящего слова, с трудом сглотнула. Прикрыв глаза, она сделала пару глубоких вдохов стараясь успокоить собственное сердцебиение.
— Я понимаю, что магов судят как раз по таким единичным ситуациям. Что если один тронулся умом, то остальных записывают в потенциальных сумасшедших. Что в объятия к демонам толкают отчаяние и страх. Но, бл#дь, Андерс, как можно так опуститься? Мне противно от одной мысли, что и моё мастерство и искусство можно так извратить. И ещё противнее, что если бы у меня была хоть малейшая возможность, я бы не просто убила Квентина ещё раз, а разорвала на части, как он это делал со своими жертвами. Мне тошно он самой себя.

[AVA]http://s1.uploads.ru/MJ5NW.jpg[/AVA]
[STA]+10 Дружба[/STA]

На каждое такое уверенное заявление хотелось лишь спрашивать в ответ, откуда тому, кто стоит напротив, может быть виднее? Откуда он, демоны его задери, может знать или хотя бы догадываться какая она? Хотя бы предполагать из чего тут, на самом то деле, закаляется сталь. Это "ты не такая" обязывало и сковывало по рукам, потому что не захочется единожды разочаровать в светлом созданном образе того, кто тебе не безразличен.
— Я... я не знаю. Я понимаю сейчас тех, кто во всё горло кричат о том, что магия опасна, что она развращает ум человека, отравляет его. Но это решение не для одного дня. Мне не хочется думать о том, что ранее я могла ошибаться, но... кто знает что будет в будущем?
Тяжело мыслить здраво, когда хочется рубить с плеча. Но от разговора стало пусть и немного, но легче. Мысли хотя бы перестали ходить по одному заезжему кругу и стало казаться, что раз всё окончательно, то и эта полоса пройдёт. Осталось только собраться с силами, стиснуть зубы и выдержать. Благо и опереться есть на кого.
Хоук вздрагивает от незавершенного движения, напряженные плечи опускаются. Отрицательно качнув головой, Мариан отводит взгляд. Становится страшно увидеть напротив все то, скрытое но настоящее. Такое же настоящее, как тепло чужой ладони. Внутри все обожгло стыдом, которому не находилось подходящего объяснения. Мариан постаралась воззвать в памяти к образу Фенриса, но его последняя попытка обнять её вызывала не меньшую и не менее лишенную под собой основы злость.
А молчание опасно затянулось переходя рубежи неловкости один за другим. И с этим нужно было что-то делать.
— Демонам разве не все равно откуда маг? С тобой они говорили? До Справедливости, конечно, — вопросы, которые она порой обсуждала разве что с Бетани, потому что поговорить было больше и не с кем, когда ты вечно скрываешь своё отступничество. Хотя лучше бы они обсуждали мужчин, но тут, видимо, у кого за что болит.
— Мне иногда кажется, что их там целая очередь, бесчисленные голодные пасти. Когда они приходят снятся сны странные, непривычно цветные и яркие. А проснувшись, помню всё, что ещё более непривычно. В одном из снов я доставала из своего рта зубы, вынимала руками по одному, и потом, рассмотрев внимательно, вставляла обратно. Крови не было. А из темноты кто-то наблюдал за всем этим и шептал, какое человеческое тело несовершенное. И что он точно знает, чего не в нём не хватает. В другом мне хотелось сбежать от него и покинуть дом, город и, желательно, мир, но ехать было некуда. Он шёл за мной следом, но прятался не в тенях, а на свету. Обещал богатства и славу, которые никому из живых даже не снились. В третьем сне вся вода была отравлена, и единственным способом очистить её было пропустить через болото, и я лила чёрную густую воду в болотную топь, а оттуда она выливалась мутно-красной, как смородиновый сок, но пахла почему-то пылью и металлом, а на вкус была похожа на смолу абрикосового дерева или черёмухи, которую мы в детстве отколупывали от ствола и жевали, пока не слипались челюсти. А у смолы вкус лета. Демон рассказывал мне о ребятах, троих братьях, с которыми мы играли каждый день в детстве, ели всё, что находили – кислый щавель, горькую ароматную землянику, прозрачно-жёлтую смолу, запивали родниковой водой, сидели на спор в ледяном лесном ручье, долго, пока тело не начинало ломить от холода, покоряли речные острова, плевались на дальность. Двое из них женились и завели детей, все трое погибли под Остагаром. Он говорил их голосами. Звал в те времена, когда все было так просто и легко. Обещал, что сбудется детская мечта и лето не закончится никогда. Андерс, — Мариан выдержала паузу, прежде чем подняла на него взгляд, — если я однажды стану одержимой, пообещай, что убьешь меня.
"Никто больше просто не успеет", — Хоук знала. Она видела и такие сны.

[AVA]http://s1.uploads.ru/MJ5NW.jpg[/AVA]
[STA]+10 Дружба[/STA]

Именно такой ответ она ожидала. Именно такой была одна из развязок одного из зачастивших кошмаров. Сна, в котором ей не обещали золотые горы или исполнения самых заветных желаний, но продавливали самые слабые, беззащитные и болезненные точки. Демон сулил ей конец, со смехом нашептывал страхи, вскрывал и показывал то, притаившееся и ждущее своего часа, что есть у каждого за душой. Самое мерзкое, самое гнилое.

Мариан усмехается в ответ — легко, просто,на совершенно привычный лад — но по спине, вдоль позвоночника, от ледяного взгляда словно процарапали когтями, содрали кожу.
Она не представляет как это — быть одержимым. И точно знает что не хочет этого никогда знать.
И ей бы очень хотелось помочь Андерсу, но за этим желанием прячется новое бессилие.
Мариан не хочет проверять себя на прочность, задаваясь вопросом о том, будет ли она резать себе руки, чтобы спасти тех немногих, кто у неё остались? Она усмехается демонам и бесформенной, но живой темноте своим снов. Она знает лицо своего врага и знает ответ на вопрос. Но просьба... для надежности. Как гарант.

— Спасибо, — шепчет Хоук одними губами и изо всех сил старается не отводить взгляд.
Перемены ощутимы. Нет той хмурой складки на лбу и переносице, холода взгляда, жестко очерченной линии поджатых губ. Если бы ей однажды сказали найти десять отличий, то на одном лишь светящемся взгляде Мариан бы не остановилась. Ведь все очевидно.
Ровно как и то, что ответных обязательств она брать на себя не хочет. Даже думать об этом... слишком?

Опуская голову и вздыхая, Мариан подняла руку с ладонью сжатой в кулак, один лишь мизинец был отставлен.
Скрепление обещания — как в детстве. Наивно и горько, но нерушимо.
— Спасибо, — повторяет Хоук, но теперь уже для самого Андерса, потому что просто не сомневается в его ответе.
Развернувшись, вставая на колени, она потянулась вперёд и легким прикосновением оставила на его щеке поцелуй. Замерла, не спеша размыкать сомкнутых пальцев:
— Надеюсь, это обещание мне не придётся никогда выполнять.

[AVA]http://s1.uploads.ru/MJ5NW.jpg[/AVA]
[STA]+10 Дружба[/STA]

То, что нужно и то, чего порой не хватает — всегда самые простые понятия и вещи. Обнять кого-то или оказаться в кольце чужих рук, тайком, чтобы никто не заметил, расслабляясь, отпуская ситуацию, не думая ни о чем. Это ли послужило причиной тому, что было дальше?

Мариан застыла, парализованная, оглушенная биением собственного сердца, звучавшего где-то в висках.
Мир сузился до размеров точек соприкосновения, перешёл в область чистой кинестетики когда, вытеснив все остальное, остаются лишь мягкое прикосновение и головокружительное тепло, которое тяжелой волной ложится на плечи. Внутри все словно переворачивается, наверное, что это душа.
Мариан словно стекленеет, оказываясь не в силах пошевелиться, чтобы либо податься на встречу, либо отстраниться. Чувствует себя как на чашах весов, которые раскачивает из стороны в сторону, не давая возможности определиться. Это... неправильно?
Откуда только берётся сомнение?
Нет, скорее просто не подходит под время и обстоятельства, которые не отступают и не отпускают, не дадут продохнуть.
Андерс отстраняется первым, рывком поднимаясь на ноги. В такт его шагов пульсирует в висках, . Мариан почти что касается пальцами своих губ, кажется, что обожженных, запечатлевших на себе слишком ярко внезапную нежность, но опускает руку, опомнившись.
Неловкость мешается с теми словами, полутонами и полунамеками, что звучали однажды, кажется, вечность тому назад. Затем вспыхивает стыд — за себя. Перед Андерсом, который здесь оказался, перед Фенрисом, которого здесь нет.

Поднимаясь на ноги, Хоук вытирает украдкой о ткань домашнего платья вспотевшие ладони, пряча этот жест за разглаживанием нехитрых складок. Не без труда проглатывает своё суматошное сердце:
— Прости, просто... это не подходящий момент. Давай... обсудим это позже?
Потому что замалчивать подобное нельзя, делать вид, что ничего не было — невозможно.

[AVA]http://s1.uploads.ru/MJ5NW.jpg[/AVA]
[STA]+10 Дружба[/STA]

"Что же ты делаешь, дура?" — вопрос скорее риторический, потому что искать на него ответ в данную минуту оказывается выше собственных сил.
Неловкость ситуации раскрывается всё с новых сторон и расцветает на сотню новых полутонов и откровений. Мариан ещё ярче осознает опрометчивость и стыд, чувствует укол собственного предательства и странное ощущение от того, что всё просто пошло как-то не так и не туда.
Мариан не знает что ещё сказать и от того молчит, понимая, что тишина в ответ звучит отнюдь не лучше. Соболезнования, к её удивлению, спасают тонущее положение, потому что возвращают мыслями к главному.
Кивая и принимая слова поддержки, которых за последние пару дней прозвучало больше, чем она могла запомнить, магесса гипнотизировала то, во что превратился принесенный заботливым Боданом утром завтрак. Нужно было еще убрать этот беспорядок и постараться не срываться больше на бытовые мелочи.
— Я... — ценю? Понимаю? Принимаю эти слова как должное или дар? Что, черт возьми, со всем этим делать? Мариан, никогда сама не умевшая говорить слова соболезнования, чувствовавшая себя глупо и так, словно только рубила по больному, а не стремилась чужую боль унять, не могла подобное и принимать. В памяти колыхнулось застарелое воспоминание связанное со смертью отца. Бесконечным потоком лившиеся слезы матери и сестры, круговерть из людей и одинаковых слов, невозможность осознать и постигнуть всю глубину произошедшего.
— Я ценю, — всё же смогла она завершить недосказанное и добавила, словно побоявшись, что в её словах можно усомниться, — правда.
А предложение прогулок с Малышом, который давно уже вышел из того возраста, когда соответствовал своему имени, не смогло не вызвать улыбки. Продержавшейся, правда, совсем недолго.
С того дня, как Лиандра ушла из дома и больше в него не вернулась, мабари не находил себе места точно так же, как и его хозяйка. Став из непоседы молчаливым, он всё лежал на одном месте и отказывался порой от еды. Ночью, когда не удавалось уснуть, Мариан слышала тихое тоскливое поскуливание.
В сердце кольнуло.
Её четвероногому другу была нужна поддержка не меньше, чем ей самой.
— Пойдем, — переступая через пятно от вина на ковре, Хоук направилась к двери и, отворив, первая вышла. Пес нашелся тут же — серой тенью он лежал под закрытой дверью в комнату Лиандры. Присев рядом с ним на колени, магесса потрепала Малыша по холке и за ушами:
— Пойдем гулять? — фраза, обычно вызывавшая у тосковавшего в четырех стенах мабари ажиотаж и радостный лай, не возымела обычного эффекта. Подняв широколобую голову, Малыш посмотрел на хозяйку тоскливым взглядом и лизнул её ладонь шершавым языком.
— Я знаю, хороший мой, но лежать под дверью днями на пролет нет смысла. Так что вставай, пойдем, — Хоук поднялась на ноги, а за ней, тяжело вздохнув и смерив тоскливым взглядом Андерса, поднялся и мабари.

[AVA]http://s1.uploads.ru/MJ5NW.jpg[/AVA]
[STA]+10 Дружба[/STA]