Чувство времени давало лихорадочный сбой. Мариан перестала понимать и различать время дня, наверное, где-то к завершению первых суток с того момента, как они спустились под землю. Отсутствие солнечного света, фактическая однообразность от ощущения окружающих каменных стен и перманентное чувство опасности вытравили из сознания всё прочее, не оставив там даже толком места для жизненных потребностей в еде и отдыхе.

Вышедшие из коридоров к широкой, уходившей бесконечно вниз лестнице они начали свой спуск вниз. За прошедшее время они минули уже три громадных пролёта, завершавшихся гладкими площадками и узкими мостами над пропастью, ведущими к следующему спуску.
Мариан никогда не представляла себе, что под землей может быть так просторно. Это не было похоже на туннели, которые были созданы гномами, не напоминало и тейги, которые ей, пусть и в малом количестве, но довелось видеть. Окружающее являло собой нечто потрясающее и удивительное, до невозможности странное. Иной раз магесса ловила себя на мысли, что даже не ощущает себя под землей.
Вдоль лестниц, на гладких стенах, были выгравированы повторяющиеся мотивы изображавшие драконов. И чем ниже они спускались тем насыщеннее они становились, а изображения чудовищ раскрывали широкие крылья, переплетались друг с другом, сливались воедино. Стали к ним добавляться изображения высоких фигур в плащах, судя по всему, людей, но Мариан не была уверена в том, что может правильно трактовать изображенное.

С тех пор как Брандт вывел их из пораженной красным лириумом зоны дышать стало легче. Но на этом послабления и закончились. 
Чем дальше они пробирались, тем меньше на них нападало и бросалось мелочи, зато огров становилось всё больше. Встречавшие в начале пути, как правило, по одиночке, теперь они возникали по двое или трое, а после постоянство их появления смогло вписаться в определённый временной интервал часов в семь.
Из-за особенностей местности справляться с рогатыми чудовищами было проще, чем при столкновении в коридорах соединявших между собой старые тейги. Сметаемые магией с мостов в пропасть, либо с крутых лестниц вниз, они становились легкой и практически беззащитной целью для меча или топора. Бранд высказал подозрение, что где-то неподалёку возможно гнездится матка, но найти её им ещё так и не посчастливилось. Уходивший на разведку, пока остальные неторопливо пробирались дальше, либо устраивали привал, Брандт неизменно возвращался и притаскивал с собой нагов на ужин.

Привал они устроили неподалёку от моста через пропасть, которая раньше служила огромной шахтой, судя по установленным по краям механизмам и спускам.
Заступившая на дежурство первой и благополучно отсидевшая вахту, передав право стеречь их покой, Мариан никак не могла уснуть. Несмотря на усталость и ноющую боль в уставших ногах, стоило ей распластаться и принят форму ландшафта, закрыть, наконец, глаза и успокоиться, как сон, до того грозивший свалить её, исчез. Ясно понимая, что спать нужно, потому что после передышки предстоит очередной марш-бросок, магесса решительно не могла этого сделать, только ворочалась, если и погружаясь в дремоту, то до конца этого не понимая.

Усталость, до того выжигавшая всякие сны и не оставлявшая места кошмарам, сейчас рисовала ей, стоило только сомкнуть веки, окружающую обстановку. Истощённый разум рисовал ей длинные лестницы и спуск, который переплетался с коридором, уходившим в бесконечность. Алеющий закат, которому неоткуда было взяться, лился тугими лучами сверху, словно зарево пожара докрасна раскаляя камень под ногами. Ступени под ногами ныряли в густые сумерки, что ещё три было видно, а четвёртая терялась в непроглядной темноте.
Развилка, за правильным поворотом которой живой свет. В окне поперёк солнца стая птиц чертит неясным и быстрым движением черный росчерк.
Вдоль стен висят фонари, за их стеклянными боками нет света, они отражают в себе гаснущее небо. Окна ползли всё время справа, бесконечной вереницей, прорубленные прямо сквозь монолитный камень, и в них жил только закат. Ни деревьев, ни леса, ни далёких холмов. Солнце провалилось за край, оставив горизонт остывать, покрываться голубым холодным туманом.
Пол под ногами слегка вело: то в одну сторону, то в другую.
– Мариан!
Вздрогнув, она оборачивается на зов, но никого не находит рядом с собой. Окликнувший её голос метнулся от одной стены к другой, обратно, и стих под сводчатым потолком. Из углов тянулась густая синь теней, прижималась вплотную к темнеющим стёклам, собираясь сомкнуться, обходила стороной розоватые блики на полированном мраморе пола. Босые ступни её застыли у самого края верхней ступеньки, неестественно острым на вид. На вторую перехлёстывает туман или дым, а может ни то, ни другое – белое молоко, темнеющее с глубиной. Коридор за спиной длинный и сплошной, какого Мариан никогда не видела.
– Я должна проснуться, – эта мысль пришла к ней словно откуда-то извне.  Коридор заколыхался, как раздраженное живое существо. Окна пошли дымкой, скользнули под ноги густым туманом, обволакивая их, как мягкой ватой.
– Должна... проснуться, – настойчиво повторила Хоук. Почувствовала чужое присутствие рядом, испуганно обернулась, увидела холодную синеву глаз – прямо напротив, жесткую улыбку, скривившую губы, почувствовала не удар, но толчок, пришедшийся в грудь и столкнувший её вниз. В темноту.

"..должна проснуться", – шелестел в ушах надоедливый и противный голос. Незнакомый ей, насмешливый и сухой.
Падая, она зажмурилась и на самом деле попыталась проснуться, как делала уже множество раз.
"Проснуться, проснуться, пр..."
Мир обрел твердость.
Мариан открывает глаза и колючие осколки звёзд больно впиваются в зрачки. Небо над головой – открытая бездна, какая бывает лишь безлунной ночью: равнодушная, холодная, безучастная.
Деревья тянут вверх голые ветви, скребут иссохшими пальцами тёмно-синий бархат, ловят красные отсветы. Мариан шевельнулась, боязливо, ожидая подвоха, но лишь почувствовала как за спиной заворочался спящий пёс. От земли веет холодом, который пытается проникнуть под плащ, в который она укуталась прежде, чем заснула. Тихо потрескивают догорающие угли: под золой ещё течёт живое пламя, но неоткуда взять больше силы, и оно успокаивается, затихает. Сгорбленная фигура рядом наполовину сливается с тенью, но Мариан не нужно зрение, чтобы видеть, ей хватает того, что она чувствует.
Такой же черный плащ, что у неё самой, заплатанное одеяло на коленях, снятая стальная перчатка у босых ног, по стопам которых протянулись белоснежные линии клейм. Мариан успокаивается, вспоминая, выхватывая в общих чертах из памяти их путь из Киркволла, оставшегося так далеко позади.
– Фенрис? Почему ты не спишь?
Он не ответил ей и Мариан поднялась, выпутываясь из плаща, показавшегося огромным, дотянулась рукой, коснулась его плеча.
"Фенрис" без звука валится лицом в костер, череп откатывается в сторону и останавливается, издевательски скалясь щербатой ухмылкой, провалы глазниц чернеют молчаливым укором: "Это ты виновата".
Сквозь тающую серую пелену Мариан идёт через маисовое поле, черное от огня, мёртвое от моровой чумы. Там, дальше, начинаются руины. Она узнает крайний дом – покосившаяся изба Пепы, старой ворчливой карги, всегда во всем винившей "хоуковских щенков". Дальше – изломанный забор, развороченный её родной дом, разбитая в щебень улица. Здания раскурочены, вывернуты наизнанку; камень белый там, где отошла бурая корка. С неба беззвучно валит хлопьями снег. Под подошвами хрустит, и не хочется смотреть, что.
Хоук идет по улице медленно, нехотя, едва переставляя ноги. Она бы предпочла остаться на месте, но что-то словно бы тащит её за собой. Она смотрит на оставшийся от снежинки грязный след между пальцев и понимает, что это пепел.
Улица раздаётся в стороны, лишая мир границ, остаётся лишь неровный ряд кольев впереди. На них нанизаны, словно насекомые на булавки, тела. Черные, изуродованные, безмолвные, припорошенные серым не-снегом. Мариан различает огромное тело поверженного огра – рогатое чудовище лежит на земле.
– Это всё ты…
Рядом с ним дрожит и всхлипывает девушка, сжимающая до остервенения в побелевших пальцах посох. Бетани поворачивается к сестре, глаза её выцарапаны, и кричит:
– Это ты виновата!
Мариан сжимает холодные пальцы так, что костяшки белеют сквозь кровь. Она не может перестать дрожать, как не может оторвать взгляда от отражения у босых ступней.
У человека на полу практически такие же, как у неё, черты лица, пронзительная синева глаз, черная смоль волос. Они одинаковы ровно настолько, насколько могут быть схожи брат и сестра. 
Только кожа у него серая, по ней проступили сетью отравленные линии вен.
Лиандра рыдает так, как она никогда раньше не слышала. Волосы её, уже изрядно подернутые проседью, растрепались и закрыли лицо. Мариан безотчётно тянется к ней, хочет коснуться, утешить, и ничего не может сказать. Она поднимает залитое слезами лицо, и Хоук видит росчерк на горле, ниже которого платье – роскошный кармин.
– Это из-за тебя до этого дошло…
Мариан смотрит на свои руки – по локоть в крови. Густая и тёмная, она медленно остывает, вытягивая из пальцев всякую чувствительность. Она стоит на коленях в огромной луже этой дряни, от которой намокли и потемнели волосы Авелин, в которой лицом вниз лежит Варрик, которой наполнена огромная дыра в груди Фенриса. Она дрожит и идёт рябью, пока не затихает последнее из трёх сердец.
– К этому давно всё шло.
Небо, темное и бардовое, горит в огне. Мариан видит раздробленные каменные лики статуй, отраженное пламя в доспехах рыцаря-командора, пылающий истово алым в её руках меч.
Мередит стоит чуть в стороне, презрительно кривит бледные, растрескавшиеся красными трещинами губы.  Из под растрепанных белоснежных кудрей лицо ей заливает красным, крупные капли срываются с подбородка и разбиваются о выгравированный меч на её груди.
– Я предупреждала, Защитница. Всё остальное – твоя вина.

Мариан рывком садится, выдираясь из кошмара, и не сразу понимает, где находится. Не сразу узнает стены, камин и кровать своей комнаты расположенной в поместье в Верхнем городе Киркволла. Воздуха не хватает, грудь прошивает острой болью там, где сердце. Она пережидает, уткнувшись носом в свои колени, пытается выкинуть из головы жуткие образы, забыть всё то, что казалось таким реальным. Сердце заполошно стучит в рёбра, но пока оно живёт, всё не так уж плохо.
“Это всего лишь сон. Сон. Мерзкий отвратительный сон”.
Её плеча касается теплая ладонь, Мариан вздрагивает, испугано вскрикивает.
– Тшшш, – слышит она успокаивающее прежде, чем оказывается заключена в кольцо из сильных рук. Оборачиваясь через плечо, Мариан неверяще смотрит на Андерса.
Он целует её в висок, прижимает к груди, обнимает так крепко, словно хочет отгородить от всего. Шепчет на ухо, что это не более, чем просто сон. Кошмарный дурацкий сон. И можно его забыть. Стоит только захотеть и он никогда не сбудется.
Это насторожило её вместе с тем, как по спине, от позвонка к позвонку, словно холодная и склизкая змея скользнула. Мариан почувствовала, что её начала бить крупная дрожь – от холода и страха, подступивших единой волной. Пытаясь понять его причину, закрывая глаза и слепо прижимаясь к чужой груди, она замерла.
Сердце её пропустило удар в то время как то, другое, совсем не билось.
Медленно, словно во сне, Мариан подняла руку, коснулась холодеющей кожи, распознала кончиками пальцев затянувшийся рубец шрама там, куда она наносила удар. Когда-то, кажется, что уже в другой, прошлой, жизни. Ей не хватает сил отстраниться, но Мариан находит смелости поднять взгляд.
Холодное сияние льётся из глаз сизой дымкой. Она задыхается от отчаяния ещё раньше, чем её начинают душить пальцы, стальным кольцом сомкнувшиеся на горле.
Слабая, она беспомощно попыталась рвануть в сторону, перехватила чужую руку своими двумя, но оказалась бессильной. Он смотрел на неё спокойно, как-то безучастно, практически безразлично. И только губы искривились в презрении.
Легкие обжигало огнём, на глаза навернулись слёзы.
Мариан понимала, что это месть.
Но так не может быть... Не может!

Крик её ужаса взвился ввысь.
Рывком сев, не понимая что происходит и где она находится, Мариан сделала глубокий, прерывистый и жадный вдох, чувствуя себя так, словно до этого не могла дышать. Словно ей не давали дышать. Воздуха не хватает и при этом она им задыхается, хватает его ртом, чувствует головокружение. Заваливается на бок, одной ладонью оперевшись о каменный холодный пол, а второй хватаясь за горло. Грудь прошивает острой болью там, где сердце, которое заполошно стучит под самым горлом.
"Сон".
Она смотрит на камень рядом со своей ладонью, слишком ясно и чётко видит каждую трещину и щербинку. Разжимая задеревеневшие пальцы, поднимая их от горла к губам, зажимая себе ладонью рот, а после прикусывает большой палец как делала всегда, с самого детства, когда боялась кричать.
"Всего лишь сон..."

[AVA]http://s4.uploads.ru/cuI2K.jpg[/AVA]

"Дурной сон".
Боль отрезвляет и придаёт ясности. Добавляет происходящему реалистичности, в которой страшно усомниться и ещё страшнее, что и это можно подделать. И это может оказаться обманом, мороком, наваждением.
Что из череды сменяющих друг друга снов нет выходов.
На вопрос Карвера она кивнула скорее машинально, просто потому что так было нужно, не понимая до конца ни смысла его слов, ни своих дальнейших действий, когда приняла в руки протянутые трубку и кисет. Поднимаясь, пересаживаясь ближе и оказываясь рядом, Хоук не сдерживает тяжелого вздоха, поровну наполненного усталостью и обречённостью.
Наверное, однажды она сойдёт с ума. Может быть через день, может через неделю, год, а то и десяток лет. Превратится со временем в старуху – для кого-то местную сумасшедшую, над которой будет шутить соседская детвора, а она сыпать в ответ цветастые проклятия. Создатель, да хорошо если так, а не сгнить где-то вроде этого места, не знающего ни высоты звездного неба, ни солнечного света. 
Не здесь ей сейчас нужно быть, а она забралась так глубоко под землю и, спрашивается, зачем?
Мариан всю свою жизнь куда-то бежит. Бывает, что долго не может разогнаться, зато потом срывается с места в карьер и начинает гнать. Всю жизнь ей кажется, что она упускает что-то очень важное, и это самое важное постоянно пытается догнать.
Опуская руки себе на колени, сжимая чужие сокровища в холодных пальцах, она чувствует, как всё медленно становится на свои места.
Как сны, яркие и живые, становятся не более чем смазанными тенями, в недрах которых не остаётся ни единого чёткого образа, одни лишь эмоции. И стучит в висках остаточное: "Это ты!"
Оглядываясь по сторонам, Хоук с облегчением для себя отмечает, что ни один из двух гномов не проснулся. Либо ни один из них не подал виду. В прочем, зная того же Балдрика, он не упустил бы возможности прокомментировать случившееся, а Брандт... о нём было сложно делать однозначный выводы.
Выдыхая задержанный в легких воздух, Мариан чувствует, как не перестает в груди словно сумасшедшее колотиться сердце. И где-то очень глубоко внутри такой шум, который бывает от оглушающей тишины, когда просыпаешься зимой до рассвета, самой первой, и ни единого звука во всём мире, и звон в ушах почти колокольный, а тебе остаётся быть счастливым и очень благодарным что жив.
Это проходит быстро, буквально за пару минут. Стоит только сбросить оцепенение, отвлечься и снова перестать помнить, что это так удивительно – уметь проснуться.
Это всегда проходит быстро, даже если до этого тебя душил липкий ужас кошмаров.
Мотнув головой, от чего на глаза упала черная отросшая челка, Мариан протянула обратно кисет и трубку:
– Я не хочу, – и даже не потому что ей в этом не видится ни выход, ни временное спасение или успокоение.
Иногда нужен тот, кто будет просто держать. Окружающий мир целым, тебя по эту сторону границы отчаянья и себя в руках. Тех самых руках, от прикосновения которых по коже бегут мурашки. В тех восхитительно знакомых ладонях, от причастности к которым на сердце становится теплее.
Склонив голову к плечу Карвера, Мариан чувствует странное. Ей спокойно так, как бывает в редкие минуты, что эти мгновения хочется остановить, запечатлеть, сохранить в своей памяти навсегда, чтобы суметь их воспроизвести в любой момент. Ей хорошо и страшно. Что, если это последний раз?
С давно минувших времен жизни в Киркволле они не были так долго вместе – и от этого непривычно. У нормальных людей должна найтись друг для друга сотня другая вопросов, а слов не находится. 
– Долго ты привыкал к такой жизни?
Она ведь об этом никогда не спрашивала. Не всегда даже находила время, чтобы написать письмо, вот и получалось, что по большей части сообщала лишь дурные или тревожные вести. Но даже это лучше, чем совсем ничего.

[AVA]http://s4.uploads.ru/cuI2K.jpg[/AVA]

Ты только посмотри, как мы выросли.

С тех пор, как жили ещё в Лотеринге, неизменно портили друг другу каждый день в частности и отравляли жизнь в целом. Ругались, ссорились, иной раз дрались. Порой ябедничали друг на друга отцу или матери, не умели жить в мире, а если и мирились, то только благодаря Бетани.
С тех пор, как ютились в лачуге в Нижнем Городе, цеплялись друг к другу и цапались как кошка с собакой, не имея ни своего угла, ни представления о том, как жить дальше и выбираться из всего этого дерьма.

Вдыхая сладковатый табачный дым Мариан сонно щурилась, но слушала внимательно, ловила каждое слово, запоминала. Это было то, о чём раньше доводилось лишь читать из писем, но они не были способны вместить в себя всего. Хмыкнула, вспоминая, как не хотелось тогда возвращаться с Глубинных Троп зная, что ждёт её дома: Лиандра не видела разницы между тем переживёт её сын Посвящение или нет, заламывала руки, плакала и перестала разговаривать со своей старшей дочерью. Карвер не был рядом с ней и это для материнского сердца оказалось равноценно смерти. Позже, конечно, сгладилось, но этот последний разлад между ними стал сродни пропасти. И грубым швом зарубцевалось чувство, что она, Мариан, испортила всё на свете.

Карвер говорил ровно, размеренно и так, как рассказывают о вещах обычных и естественных.
Это действительно была его жизнь и другой он уже не пожелал бы. Даже с учетом того, что нормальным такой быт не назовешь, а в перспективах светлого будущего не предвидится: ходить по этому свету ему осталось лет пятнадцать, если повезёт, двадцать. Мариан по-настоящему боится этого куда больше, чем демонов, разбойников, крысиной чумы или возможной гибели мира. 
Но вот он сидит рядом и давно уже не тот мальчишка, которого она любила донимать в детстве. Не тот юноша, что взял в руки меч и ушел на войну в равной степени в поисках славы и смерти и чудом вернулся домой. И не тот, каким он спускался вместе с ней впервые на Тропы. Он вырос, окреп и возмужал.
Нашел своё место.

– Эй, кто ты и куда дел моего младшего брата – сопливого нытика? – она легонько толкнула его локтем в бок и, отстранившись, наклонилась вперед. Посмотрела на Карвера с легким прищуром, словно выискивая подвох или обман.

Прошлое имеет только одно свойство – оно было необходимым, и они исполнены этой необходимостью сполна.

– Я рада, – выдержав паузу отозвалась Мариан мягче и тише, чем следовало бы, с едва приподнявшимися уголками губ, обозначающими улыбку, с умением не бояться заглянуть в глаза – без вызова, без угрозы, даже без хитрости. Просто очень внимательно и немного устало. Протянула руку, коснулась его ладони, переплела свои пальцы с чужими.
Она совершенно не знала, что ещё можно сказать. Как сказать. Но точно знала, что правда по-настоящему рада.

«Жаль, они этого не видят».

[AVA]http://s4.uploads.ru/cuI2K.jpg[/AVA]

– Всё пытаюсь смириться с мыслью, что мой младший брат больше не полный кретин и пальма первенства стала моей, – несмотря ни на что, вопреки всем этим переменам, благостны они или нет, Карвер всё равно оставался собой. Тем, кого Мариан знала, и кто навсегда останется с ней: рядом, в памяти, зарубкой на сердце.
Хоук было страшно. Она боялась перемен, стать кем-то другим. Кем-то, кого она не знает. Кем-то, кто однажды сможет забыть.

– Ты прав, – она едва подавила зевок, но поднялась следом на ноги не преминув, невольно повторяя, потянуться протягивая к темноте потолка руки, – чертовски хочу провалиться в небо.
Пожалуй, Мариан сейчас была бы рада даже пустыне и всем её пескам, по крайней мере какое-то первое время. А ещё хотелось обратно в крепость, но не ради того чтобы поспать на хоть сколько-то удобной кровати, а за возможность посидеть в хорошей компании в трактире; фирменное рагу из якобы овощей кажется здесь, на глубине, божественным; да послушать чужие байки и рассказы из походов.
Пожалуй, среди Серых Стражей её нравилось. Но так случалось везде, где ей только удавалось смешаться, влиться, оставаться незамеченной. 
Всё это – как упражнение в выборе. Собственном выборе.

Вещи, которых было с мышкины слёзы, Хоук собрала быстро. Мелодично звякнули склянки с лечебными эликсирами, аккуратно сложена карта, которую несколько дней назад дал ей Брандт и на которой появилось с тех пор не мало обновлений и дополнений по ходу их продвижения куда-то бесконечно вниз. На отдельных листах Хоук, во время привалов и стоянок, старательно фиксировала то, что казалось интересным: части настенных записей и рисунков, которые видела и запомнила или же те, которые были в тот момент перед глазами. Это помогало отвлечься, скоротать утомительно тянущееся в минуты отдыха время, особенно когда не хотелось спать.
Усталость залегла под глазами тёмными кругами, но была сейчас скорее ещё одним сварливым спутником, чем помехой.

– Для гномов это как-то не свойственно, хотя кто теперь наверняка знает всё об их предках? Интересно, что бы на это Варрик сказал? – Явно отозвался бы не лестно. Тетрас терпеть не мог Глубинные Тропы в любом их проявлении, так что ни зодчество, ни иное творчество едва ли его впечатлили бы.
Это не было похоже на то, что скрывала под собой Виммаркская пустыня, хотя подземная тюрьма впечатляла и сохранила в себе развалины куда как более древние чем сам орден Серых Стражей. По крайней мере Мариан так казалось, вот только восторга и желания исследования у неё это всё равно не вызывало. Здесь и сейчас любопытство понемногу брало своё, но забираться в самые глубины в поисках призрачных ответов не было смысла.

Наверное, все дело в необъятности. В громадности того, что может быть внизу. В плотности мрака.

Затянув не без помощи зубов ремень правой перчатки, Хоук прошла мимо костра в сторону спящих гномов:
– Просыпайтесь, спящие красавцы. Впереди день полный радости, счастья и легкости блядского бытия, а мы ещё не завтракавши.

[AVA]http://s4.uploads.ru/cuI2K.jpg[/AVA]

- Варрик? Сказал бы, что все это дерьмо ему не интересно, и потребовал бы немедленно его выпустить, - уверенно для человека за последние годы не видевшего Варрика вовсе ответил Карвер.

А что? Судя по тому, как Варрик написал свою последнюю книгу, он не слишком сильно изменился. Все так же считает, что сидеть со стаканчиком чего-нибудь крепкого в любимом кресле любимой таверны намного интереснее, чем путешествовать, тем паче лезть под землю. И не то, чтобы Карвер не видел в такой позиции здравого зерна. Он читал на досуге эту его "Дивную хрень", разлетевшуюся по миру огромным тиражом за последние полгода - даже в Вейсхаупт торговцы привезли несколько экземпляров, тогда-то, разжившись выручкой, Хоук и взял один экземпляр, как-никак, про сестру там тоже было. Книга небось и теперь по казармам из рук в руки гуляет, Стражи ее затерли до дыр, ругая то Эримонда, то Кларель де Шансон, то Инквизитора. Впрочем, последнюю к концу варрикова опуса ругали немного поменьше.

На ходу закинувшись нажьим мясом и черствым дорожным хлебом, Карвер нашел в сумке остатки тщательно сберегаемых в дороге медовых галет и разломил две последние на половинки, по-честному разделив между собой, сестрой и гномами. Всегда хорошо иметь с собой что-то сладкое и максимально питательное, и настроение поднимет, и энергией до привала снабдит - в закромах оставались еще кубики коричневого сахара и орехи. Немного, но дожить до конца похода должно хватить.

Задумчиво дожевывая десерт, Хоук останавливался у каждого из барельефов на спуске, освещал и факелом и глубокомысленно хмыкал, вскользь подтвердив свои догадки о том, что над этим местом работали люди. Может, какие-то древние гномы сотрудничали с не менее древними охотниками на драконов, или магами крови, использующими драконов для какого-то из своих ритуалов, как и полагается темным делам, совершенным во тьме. Интерес Карвера носил характер чисто просветительный, в конце концов, что бы здесь ни произошло, случилось это несметные годы назад и уже мало чем могло кому-то помочь. Родич Амелл, впрочем, наверняка бы заинтересовался - древние магические секреты это не какая-нибудь очередная куча гарлоков, и даже не столетиями забытые гномьи пожитки из древних тейгов. Что-то тайное и зловещее. Нужно будет записать это все в путевой журнал на привале и отдать Амеллу при встрече.

Бранд внезапно остановился и велел затушить факел, и Карвер подчинился, пройдя следующие несколько ступеней следом за сестрой, не без опаски хватаясь за щербатую стену. Не хватало только навернуться в темноте с такой-то верхотуры и повалить за собой и Мариан и самого Брандта. Свет ударил в глаза буквально через полминуты, и открывшееся взору Карверу решительно не понравилось.

- Ну бля, - прошипел он сквозь зубы, сосредоточенно хмурясь на происходящее внизу. И встревожило Стража не столько количество огров, сколько то, что они делали, - Нахера им бронто? Им же жрать не надо.

Догадка заставила внутренне похолодеть и посмотреть на Мариан так, будто невысказанными подозрениями можно было поделиться одним только взглядом. Но собрался с мыслями Карвер очень быстро.

- Было бы неплохо, если бы у нас было больше магов или лучников, - тактический ум Старшего Стража быстро складывал карту боевых действий, - Можно было бы обстрелять их прямо с уступа, укрывшись там за скалами или в нишах. А что если...

Карвер посмотрел вверх.
Крупные сталактиты на потолке пещеры...

Тут бы следовало попросить минуточку на то, чтобы перевести дух. И заодно дать окончательно улечься поднятой внизу пылище.
Натянуто и слабо улыбнувшись в ответ гному, выглядывая из укрытия и рассматривая деяние рук своих, Хоук зябко поводит плечами, наблюдая за тем как выжившие твари скрываются в чернеющем от дрожащих отсветов оставшихся костров проёме.
В ушах всё ещё стоит гул, перемежающийся со странным звоном, в который вплетаются крики, хрипы и визг, доносившиеся снизу. Сжимая кулаки, Мариан прячет за этим жестом дрожь в пальцах. В конце процессии осторожно спускается по лестнице, чувствуя, что спускаться то как раз и не хочется.
Последний лестничный марш у самого основания был сломан и там, где Карвер спрыгнул, Мариан присела на последнюю ступеньку, свесив ноги, позволяя себе перевести дух и вновь осматриваясь.
Состояние такое, словно это на неё попытались обрушить скалу.
Или выбили землю из-под ног и всё внутри успело перевернуться за падение в никуда.
Так бывает в моменты предчувствия, что впереди может быть что-то воистину плохое. По-настоящему чудовищное, мерзкое и отвратительное. Что-то, к чему или куда не стоит идти, а разворачиваться и бежать со всех ног в противоположную сторону.
Схожее чувство было, когда она впервые спустилась на глубинные тропы, когда они нашли заброшенный и не просто старый, а воистину древний гномий тейг, подсвеченный красными внеземными отсветами. Это же чувство преследовало её, когда она со всех ног неслась в литейную, а в носу стоял не дававший дышать, дурманящий и мерзкий аромат белых лилий. Оно же стегало плетью, когда страх и злость, и непонятно что сильнее, гнало её ко дворцу наместника, куда кунари сгоняли пленных. С ним же она была готова прыгнуть в Бездну. И оно же свербело где-то под рёбрами ещё там, наверху, глядя в белёсые, словно слепые глаза старика, на испуганных женщин и чумазых, лишившихся дома детей. 
Интуиция не была сильной стороной Хоук, по крайней мере так она сама считала, но когда оно разговаривало с ней на языке подобных предчувствия отмахиваться казалось глупым. Стоило бы прислушиваться, ну хоть иногда, в порядке исключения.
И Мариан была бы готова вцепиться в Карвера, только бы не отпускать его никуда одного. Потому что какого хрена? И даже могла себе представить его взгляд стоит ей только заикнуться что она, баба придурошная, пойдёт следом. Вот просто возьмёт и пойдёт.
Вздыхая, Мариан запрокидывает голову и всматривается в чернильную тьму над головой.
Если она планирует (а она планирует) пожить на этом свете чуть дольше, чем ближайшие пару часов, то она прислушается, конечно же. К тому же, сейчас не место и не время для демонстрации характера.
Поднимаясь на ноги и отряхивая ладони, Хоук криво усмехается:
– Красавчик, надеюсь, ты грациознее чем я, – потому что свои таланты и способности магесса знала, как и все слабые стороны. Увы.
Обернувшись в сторону воинов, словно бы что-то забыв, Мариан сперва прерывисто вздохнула, а потом произнесла:
– Будьте осторожнее.
Вот так вот. Оба. Хотя душа, конечно же, больше за брата болит.

[AVA]http://s4.uploads.ru/cuI2K.jpg[/AVA]

Бывают моменты, когда точно знаешь, что сбудутся самые худшие опасения, и, одновременно до последнего отказываешься в это верить, чтобы так, на всю сотню процентов. До последнего упираешься и не желаешь сталкиваться с реальностью.
Первый раз это чувство Карвер Хоук испытал, когда закричала мать над телом Бетани. После этого - еще не раз.
Вот и теперь было так же.
Нутром он чуял, с чем встретится, еще когда увидел растаскивающих тушу бронто огров, потому что знал, порождениям тьмы не надо питаться. Никому из них, за исключением одной, самой мерзкой разновидности, встречаться с которой Карвер не пожелал бы и врагу.
Доселе он видел матку только раз, и в тот раз, увидев ее, лихо выблевал съеденный обед прямо на месте, прежде чем отряд бросился в бой. Та была болезненно-тонкой, с длинной шеей, руками, и огромным, раздутым животом, с дикими воплями давала жизнь крикуну за крикуном... эльфийка, судя по острым ушам, и испытанное Карвером потрясение при виде ее искаженного лица, осознания того, что этим визжащим от боли чудовищем когда-то была обычная эльфийская женщина, можно сравнить только с отвращением и гневом, вызванным ее существованием.
С тех пор прошло лет семь - время трудно сосчитать, когда треть твоей жизни проходит здесь, под землей. Карвер считал себя закаленным, навидавшимся дерьма и откровенно бравировал своим статусом стража-офицера... но сейчас и у него предательски сжался желудок.
Мать огров. Косситка. То, что было косситкой. Карвер никогда не видел раньше женщин-кунари, только слышал пьяные байки об их экзотической красоте. И все же он догадался - когда увидел ее темную кожу и рога на безволосой голове.
Он застыл, всего на мгновение потеряв самообладание. Намертво вцепился в рукоять клинка, так, как тонущий цепляется за все, что угодно, чтобы остаться на плаву. Еще один миг, когда между Стражем и смертью - только его оружие.
Только оно.
И промедление стоило ему пропущенного удара.

Рукой Страж успел инстинктивно прикрыть голову, чтобы не приложиться о камень, удар принял на себя левый бок и плечо. Ударившись в стену, он тяжело, как камень, рухнул в бордовую вонючую жижу, чувствуя, как стремительно страх вытесняет знакомое бешенство. Не благородная ярость, какую воспевают менестрели, а именно бешенство. Такое, как у загнанных зверей, готовых бросаться на все, что увидят, и рвать это зубами, без разбора, без мыслей.
Карвер рывком вскочил на ноги, в целой туче тяжелых маслянистых брызг, и, минуя щупальца, без раздумий дернул прямо в сторону чудовища, выставив перед собой клеймор лезвием вперед. Так, чтобы врубиться в ее раздутое тело как нож в масло, с разбега, по самую рукоять.

Горло. Хоук видела болт, впившийся в изуродованное, изменённое скверной тело и была уверена, что самым верным решением будет снести этой твари её уродливую голову с плеч. Или, пока Карвер снова был от неё в стороне, можно попробовать изжарить её дотла, да так, чтобы остался один лишь пепел. И не важно, сколько на это уйдет сил и останется ли после этого что-то от самой Хоук. Злость и адреналин огнём пульсировали в крови, магия обжигала ладони.
– Что?! – а брат совсем умом тронулся.
За какую-то секунду Мариан успела возненавидеть Карвера за его совершенно отвратительную идею, а потом себя за то, что сделает это. По крайней мере не просто попробует, но постарается, полагаясь на его опыт и его чутье.  Ей не нравится эта затея от слова «совсем», но чем дольше он находится там, внизу, тем опаснее ситуация. Тварь бесновалась и была в этом состоянии ещё опаснее.
Поднять и бросить – плёвое дело. Вот только поднять и бросить так, чтобы не свернуть при этом Карверу шею – уже задача. Нужно, чтобы броском его не занесло в стену. Нужно, чтобы он угодил в эту тварь, оказавшись достаточно близко к её горлу. Нужно, чтобы она была на всё это время беззащитна настолько, насколько это возможно.
Центр гравитационного кольца зародился в метре от вздувшегося тела матки раскрывшись широким кругом. Замедлить, чтобы ударить. Если уж она идёт на поводу у карверовской идеи, то следует хотя бы увеличить его шансы. Она хотела и старалась поднять его в воздух как можно более мягко, но магия силы в руках Хоук была больше похожа на молот, которым со всей дури бьют по наковальне, да так, чтобы во все стороны летели снопы искр. Не высоко, осторожно, примериваясь к направлению.
– Она же не в твоём вкусе… – бросить его – словно выстрелить. Хочется ему к этой красотке? Да пожалуйста.

[AVA]http://s4.uploads.ru/cuI2K.jpg[/AVA]

Предсмертное хрипение матки резко оборвалось, и какое-то время слух Карвера тревожило лишь собственное шумное дыхание. Рывком, упершись ногой в омерзительную груду залитой кровью плоти, он выдернул глубоко засевший клинок, и только тогда смог, наконец, начать успокаиваться. Понимать, что только что произошло, что матка мертва. Что они действительно с ней справились. Он жив, и почти невредим, не считая слегка саднящего левого бока. Броня уберегла от худшего: не будь наручей и наплечника, удар о стену мог напрочь раздробить ему кость.

Только оглядевшись по сторонам, он понял, что не она одна. Нашел глазами древко топора Балдрика, все еще намертво зажатое в мертвой руке, и, поморщившись, поднял глаза на стоящую на уступе сестру, освещенную тусклым светом магического посоха.
Зря он ее сюда потащил. Зря согласился, не настоял, чтобы оставалась в крепости. Не должна она была всего этого видеть, этого никто, кроме Стражей видеть не должен.
Он не сказал ни слова. Не хотелось. Лишнее.
Теперь их маленький отряд меньше на одного. Даст Создатель, они выберутся, и тогда ноги ее больше здесь не будет. И, бросив беглый взгляд на матку, Хоук мрачно подумал, что теперь ее сюда вряд ли вообще потянет.

Карвер машинально отер грязной перчаткой лицо, зачесал назад рукой сплошь вымазанные багровой жижей волосы и, тяжело спрыгнув, как сомнабула побрел из ниши к пьедесталу, на котором раскинул отбитые местами крылья каменный дракон. Там, прислонив меч к пьедесталу, он вытащил из кармана флягу с бренди и, отковырнув крышку, опрокинул в себя все оставшееся там содержимое.
Бренди обжигал горло, но его было почти достаточно, чтобы вымыть из гортани гнилую кровь с привкусом скверны на небе. Единственное, что ему сейчас хотелось - найти подземный источник, что питал водой коренных обитателей этого древнего тейга, чтобы как следует напиться и смыть с себя все это дерьмо. Лишь бы вода оказалась чистой.

Выдыхая последние остатки напряжения, Хоук задерживается наверху, прислонившись спиной к шершавому и монолитному боку скалы, пока не выравнивается сердечный ритм и не становится легче дышать, а после осторожно спускается вниз. 
— А они согласятся сюда прийти? — Да, теперь здесь безопаснее. Определённо не навсегда, но лучше ли это, чем ютиться там, где они находятся сейчас? Мариан не знала ответа на собственный вопрос, как и не знала должен ли её волновать чужой выбор, но она помнила их продолжительный спуск вниз и была уверена, что в случае опасности, помощь к живущим здесь никогда быстро не подоспеет.  Если только кто-то вообще узнает о чужой беде.
Хоук в очередной раз за свою жизнь жаль, что она ничего не мыслит в целительстве и её магия способна преимущественно только калечить и разрушать, а за годы жизни в Киркволле она научилась только простейшим вещам. Пострадай Карвер сильнее, помочь бы она ничем не смогла, но если дело закончилось только ушибом да синяками, то у них с собой есть достаточно припарок, пара зелий и холодящая кожу мазь.
— Не заставляй меня больше так делать. Ладно?
Возмущение, которое было с ней в то мгновение, когда она выполнила приказ (или всё же просьбу?) Карвера, улеглось, но осадок остался. Хренов герой. Жертвенность, мать его, в смерти. И, вроде бы, его решение могло быть и правильным. И, как не крути, но всё теперь позади и обошлось. Но поворчать несколько раз на этот счёт Мариан чувствовала своим сестринским долгом.
Оставив на парапете фонтана рядом с братом свои вещи, магесса рассматривает орнаменты фонтана.
— Так много драконов, — Брандт говорит, что это место не похоже на жилой тейнг, но что же это тогда? Хоук не уверена, что ответ может быть где-то рядом, что он вообще есть, а не затерялся во времени и забыт вместе с теми, кому раньше принадлежали древние подземные залы.
— Если здесь ничего нет, то я и так справлюсь, — это не одно и то же, что погребальный костер, но лучше, чем оставить Балдрика здесь, — только чуть позже.
Нужно было сперва восстановить силы. 
— Я бы... и её, — Мариан не закончила фразы и не уточнила, но её взгляд метнулся к безжизненному, обезображенному и изуродованному скверной телу, оставшемуся в темноте ниши под лестницей. У Хоук не было жалости к недавнему врагу, но ей было не по себе от мысли о том, что это существо когда-то было такой же женщиной, как она сама. 
Помещение просматривается ровно настолько, насколько хватает магического света. Хоук осторожно обходит его, оглядывается по сторонам и считает зачем-то темнеющие провалы проходов, наглухо запертые двери. Подходит к ещё одним воротам, за которыми тончайший колокольный перезвон и таинственные отсветы в глубине. Протягивая руку с посохом вперед, Хоук легонько ударяет заостренным концом о камень и навершие вспыхивает сильнее и ярче, давая больше света.

[AVA]http://s4.uploads.ru/cuI2K.jpg[/AVA]